|
Ее родители называли это обучением, миссис Твиддл — работой. Дженни Шепард считала это рабством. Тем не менее, за полгода она много чему научилась. Теперь она могла так отполировать серебро, что в него удобно было смотреться, как в зеркало; она узнала, как удалять пятна с хлопка и шелка; она ухитрялась так поставить чашки с чаем на поднос, чтобы он оставался в равновесии; она выпекала вкусный хлеб и ловко потрошила рыбу — в общем, она уверенно вела по дому такие дела, о которых раньше даже не имела понятия. В тот летний вечер, выйдя из дома хозяйки, Дженни чувствовала себя особенно усталой, потому что она, стоя на четвереньках, шесть часов без передышки мыла полы. У нее болело все, что только может болеть, и она хотела лишь одного — бухнуться в кровать. Воздух был тяжелый и сырой, вонь с Темзы ударяла прямо в нос. Было чуть больше восьми, еще совсем светло, и девушка пошла через парк привычной дорогой. В рабочей одежде ей было жарко и неудобно. — Дом. Кровать, — твердила она в такт своим шагам. — Дом. Кровать. Дом. Кровать. В кустах слева кто-то зашевелился. Наверное, это бродяга нашел тут себе убежище на ночь; сюда никакой полицейский не сунется и не прогонит. Дженни решила обойти кусты от греха подальше. По дороге, кроме нее, никто не шел. — Тебе никогда не повредит быть слишком осторожной, — сказала она сама себе, повторяя назидания отца. — Смотри в оба и держи ушки на макушке. Дом. Кровать. Дом. Кровать. — Дженнифер Шепард! Громкий шепот из кустов. Она остановилась и взглянула туда. Там кто-то маячил. Кто-то в белом. — Дженнифер Шепард! Боже! Он зовет ее! Откуда он знает имя? — Кто там? — спросила она. — Это ты, что ли, Герберт? Играем в разбойников, да? В Дика Турпина? Давай в другой раз! Я умаялась нынче на работе, хочу быстрее домой и в кровать — дрыхнуть! Она отвернулась и пошла дальше, потом остановилась и крикнула: — Эй, Дик Турпин! Слышишь, Герберт, проводи меня, а? Ты же настоящий джентльмен. Выходи, пошли вместе! Молчание. — Герберт, выходи! Куст зашелестел. — Ну наконец-то… — произнесла она. И в миг остолбенела, разинув рот и вытаращив глаза. Коленки у нее затряслись. Высоченная нескладная фигура появилась из-за куста и зашагала к ней на длинных, как у аиста, ногах. Голубое пламя играло вокруг черной головы. В три шага фигура оказалась возле нее, присела и схватила ее за плечи. — У тебя на груди есть родинка? — прошипела фигура. Дженни хотела вырваться, побежать или закричать, но ужас парализовал все ее тело. — Отвечай! — прорычало существо. — У тебя на груди, над сердцем, есть родинка, похожая на радугу? Дом. Кровать. Дом. Кровать. Между ног Дженни потекла горячая струйка. Внезапно раздался ужасный вой. Сначала не слишком громкий, он все усиливался, пока не начал рвать ей уши. Существо подняло руку и ударило ее по щеке. Вой прекратился, и только тогда она осознала, что воет она сама. — Нет! Нет! — Точно у тебя нет родинки? — Нет! — заорала она во весь голос, вырвалась из его хватки и помчалась по дорожке с бешеной скоростью, больше не чувствуя никакой усталости в натруженных мышцах. Не чувствуя и не видя вообще ничего.
9 октября 1837 года Ей было пятнадцать лет, и уже три года она с понедельника по пятницу работала служанкой у своих хозяев. Всю неделю до выходных она жила, как будто в заключении, и весь ее «тюремный» быт подчинялся трем незыблемым правилам. |
