— Может, если, конечно, он еще жив. Фанатики объявили джихад против него, и ему пришлось на собственном опыте убедиться, что научный реализм ничего не в силах противопоставить мщению мертвого бога.

— Ты веришь слухам, что его прячут технологисты?

— Это меня бы не удивило. Фрэнсис Гальтон, глава секции евгеники, — его кузен. Но, Алджи, вернемся к «развратникам»: они все еще поклоняются Джеку-Попрыгунчику?

— Больше, чем когда-либо. Их новый предводитель, протеже Бересфорда, даже больший экстремист, чем был он сам.

— И кто этот новый предводитель?

— Ты его знаешь. Его зовут… О! Еда!

Барменша поставила перед каждым из них дымящуюся тарелку с пирогом, положила на стол ножи и вилки, и спросила:

— Что-нибудь еще, джентльмены?

— Да, — сказал Суинберн. — Нет. Подожди. Принеси нам бутылку красного вина. Ричард, ты не против?

Бёртон кивнул, барменша показала в улыбке белоснежные зубы и исчезла.

— Олифант, — объявил Суинберн.

— Не понял?

— Ну, предводитель фракции «развратников» последние два года. Его зовут Лоуренс Олифант.

Далеко за полдень смог сделался ржаво-коричневым и облака сажи снова стали лениво проплывать сквозь него.

Изрядно охмелевший Суинберн, пошатываясь, ушел в душную мглу, сам не зная, куда. Бёртон не сомневался, что он опять напьется до бесчувствия в одном из клубов или в борделе; последние две недели он будто с цепи сорвался.

«Парню нужна цель, вот что его спасет», — подумал Бёртон.

Перед уходом он поговорил с управляющим «Борова в загоне» и узнал, что первоначально пабом владел некто Джозеф Робинзон. Именно он принял на работу Эдварда Оксфорда и был свидетелем рождения как «Истинных либертинов», так и «развратников».

— Он уже далеко не молод, сэр, — сказал управляющий. — Несколько лет назад, в 1856-м, ему надоело постоянно мотаться туда-сюда: он всегда жил в Баттерси, знаете ли, — и он продал этот паб и купил другой, поближе к дому, маленькое уютное заведение под названием «Дрожь».

— Странное название для паба, — заметил Бёртон.

— Ага. Будете там, сэр, спросите его об этом; интересная история!

Бёртон вернулся к себе в шесть, и буквально через десять минут рядом с его домом раздался взрыв. Резко дернули дверной колокольчик. И через секунду-другую к Бёртону постучала миссис Энджелл, объявив, что пришел мистер Монтегю Пеннифорс, и сетуя, что он оставил на ковре целую дорожку из сажи.

В комнате стало тесно, когда гигант кэбмен, нагнувшись в дверях, чтобы не задеть притолоку, вошел внутрь. Он был в длинном красном пальто, белых бриджах, сапогах по колено и треуголке; все это было густо посыпано сажей.

— Просим прощения, добрая леди, — прогудел он. — Виноват. Забыл вытереть ноги. Не до того было! У меня взорвался коленчатый вал, просвистел в воздухе футов сорок, шмякнулся о землю — и вдребезги! — Он повернулся к Бёртону, который сидел за большим столом. — Извините, босс, никуда не отвезу вас, пока не заменю чертову штуковину; о, мэм, извините за выражение.

Миссис Энджелл фыркнула и, пробормотав что-то вроде «Ладно бы еще следы были обычные, а не как у великана», раздраженно вышла.

Бёртон встал и пожал руку гостю.

— Монти, давай снимай пальто и шляпу. Бренди?

— Не откажусь, сэр.

Бёртон наполнил пару объемистых стаканов и, после того как Пеннифорс снял пальто, протянул ему один и указал на кресло перед камином.