— По-твоему, либертины чуть ли не ангелы. Это как-то не вяжется с их репутацией.

— Нет-нет! Ты меня не понял. Оба движения дистанцируются от пуританских стандартов миссис Гранди. Наша миссис Благопристойность топает ножкой при малейшем запахе скандала, а либертины просто провоняли им насквозь, потому что сексуальность — ядро их теории. Они считают ее областью, в которой лицемерие общества проявляется особенно явно, и всеми способами пропагандируют порнографию, педерастию, де Сада и прочие извращения.

Джентльмен, в это мгновение проходивший мимо, что-то недовольно пробормотал, видимо, услышав про педерастию и извращения. Суинберн понял это, хихикнул и специально стал говорить еще громче, чтобы слышали и другие прохожие.

— «Истинные либертины» указывают на тысячи проституток на улицах Лондона и говорят: «Смотрите! Продажная любовь! Вот на что решились эти женщины, чтобы выжить в так называемой цивилизации. Где же твоя хваленая мораль, общество? Где твоя строгость, где твоя пуританская этика? И у этих проституток всегда есть клиенты! Люди, чьи сексуальные пристрастия выходят за рамки так называемой благопристойности! Значит, ты, общество, порождаешь то самое явление, которое само и чернишь!»

Бёртон заметил, что на них с Суинберном оборачиваются, бросают неодобрительные взгляды. Но его собеседник не обращал на это внимания и даже с еще большим удовольствием продолжал громогласно вещать.

— «Развратники» считают половое сношение священным актом, во время которого мужчины и женщины, буквально и метафорически, сбрасывают с себя все искусственное, возвращаясь к чистой природе — «чистой», то есть естественной, не тронутой цивилизацией. Именно в этот момент мы, так сказать, освобождаемся от оков, навязываемых нам обществом, и получаем возможность почувствовать свою собственную фундаментальную сущность. — Они повернули на Бейкер-стрит. — «Развратники» говорят:

Бёртон иронически хмыкнул и после непродолжительного раздумья сказал:

— Да, в целом они правы. Любой умный человек не может не понимать, что ханжеская вежливость и вычурная манерность нашей цивилизации подавляют и угнетают людей в равной мере. Общественная мораль преследует цель стирать различия между людьми и поддерживать режим, который лишает человека интеллектуальной, эмоциональной и сексуальной свободы. Обществу значительно удобнее, если граждане живут согласно его диктату, а не следуют собственной природе. Тогда они становятся послушными рабами.

— Правильно! Так и есть! — выкрикнул Суинберн. — Те, кто позволяет империи подавить свою индивидуальность, становятся готовым топливом для ее моторов! Вот почему «развратники» оскорбляют, смущают и даже пугают многих людей. Это движение указывает на те язвы, о существовании которых широкие массы даже не подозревали, пока им не ткнули в них пальцем; эта философия подрывает веру большинства граждан в то, что они ценны для общества. Люди любят, когда в них нуждаются, им приятно осознавать, что у них есть своя роль в игре, даже если это роль топлива для печей империи. Боже мой, взгляни на это!

Суинберн указал на слоноподобное тело, появившееся из тумана. Это была одна из ломовых лошадей — мегаломовиков, — недавно выведенная евгениками. Эти гигантские животные достигали в холке пятнадцати футов (не измерять же их в пядях?) и отличались невероятной силой. Они могли тащить грузовой вагон размером с маленький дом.

Живая махина приблизилась, и Бёртон с Суинберном прижались к стене дома, стараясь оказаться как можно дальше от сверхлошади: дело в том, что мегаломовики не контролировали свой мочевой пузырь и кишечник, но были мегапродуктивны в обоих физиологических процессах. В Лондоне, где улицы и так не благоухали, это представляло серьезную проблему, пока предприимчивые технологисты не изобрели автоматических уборщиков — мусорных крабов, — которые каждую ночь собирали по улицам испражнения.