– Да ведь мы же должны дорожить, чтобы на нас тени подозрения не падало!

– Да оно и не падало бы, если бы вы не сунулись с своим рублем, – отвечал Ничипоренко, внезапно почувствовавший за собою силу положения.

– Это вы все испортили, – продолжал он, развивая свою мысль, – вас и назвали сейчас же от этого графом. Граф! Bon soir,[2 - Добрый вечер (франц.).] ваше сиятельство!

Ничипоренко снял шляпу и захохотал.

– Да, но и вас, однако, тоже назвали дворецким, – кротко отвечал Бенни.

– Дворецким? да дворецким-то ничего, но не аристократом, не графом.

Бенни чувствовал, что Ничипоренко как будто врет что-то без толку, но, припоминая, что ему было наговорено о народе, невольно допускал, что, может быть, и вправду он всему виноват, что он наглупил своим рублем и выдал себя этим поступком за такого человека, видя которого народ перестает быть искренним и начинает хитрить.

– Согласны вы со мною? – допрашивал его Ничипоренко.

– Да, может быть вы и правы, – отвечал введенный в сомнение Бенни.

– Не может быть, а это так есть, – отозвался, возвышая голос, Ничипоренко. – Да, это именно так есть; а зачем он, по-вашему, запел эту песню?

– Какую?

– Да вот эту: «белый-то и православный»?

Бенни полагал, что это из оперы «Жизнь за царя», но Ничипоренко это осмеял и разъяснил дело иначе.

– Он охмелел и пел сам не знал что, – отвечал Бенни.

Ничипоренко расхохотался.

– Не знал что! – повторил он и опять расхохотался. – Да, много вы, должно быть, наделаете, если так будете понимать. Эх вы, Англия, Англия, мореплаватели! А знаете ли вы, что народ-то похитрее нас с вами? Народ при «графчиках» никогда не заговорит о том, о чем он сам с собою говорит, – да-с! Чтобы его знать, надо его слушать, когда он вас не видит, когда он вас не считает ни графчиком, ни барином, тогда его изучать надо, а не тогда, когда вы сами себя выдали и вашим шелковым зонтиком, и вашею «Режиною Викториею», и вашим рублем.

– Но как же его слушать и видеть так, чтобы он нас не видел? – спросила Англия, находя в самом деле некоторый, даже весьма немалый смысл в этом замечании.

– А это надо искать, надо ждать для этого случая… Их, таких случаев, очень много, и надо только не упускать их.

– Анафема! шейгиц… только обдирать народ знают! – послышалось вдруг в это время недалеко от них, в стороне.

«Предприниматели» вздрогнули и остановились. Кругом их уже была темная ночь: вдали то затихал, то снова раскатывался грохот разъезжавшегося по домам города; на небе изредка проскакивали чуть заметные звезды; на длинном, пустом, по-видимому, взвозе не было заметно ни души живой.

Но вот опять из темноты раздается:

– А рупь-то серебром узял. Зачем же ты рупь серебром узял? Узял да и по шее – а? Есть разве теперь тебе такая правила, чтобы за свои деньги хрестьян бить по шее – а? Ты думаешь, что хрестьяне ничего. Ты куру с маслом ешь, а хрестьянину не надо ничего?..

Ничипоренко дернул Бенни за руку и прошептал: «тссс!»

– А если хрестьянин за это тебе, собаке, голову долой – а? Секим башка долой – а? – произнес азартно, возвышаясь в это время, очевидно пьяный голос.