Даже Ричмонд, который всем сердцем презирал Клода, почувствовал несправедливость подобного совета. Дело в том, что Клод не терпел никаких форм насилия, а кроме того, он был худее и ниже своего брата — обстоятельства складывались явно не в его пользу. Поэтому он просто заявил:

— К черту! Он выбросит меня из окна!

— Ну, тогда пойди и переоденься! — приказал ему Мэтью. — Если не Винсент, так твой дедушка выбросит тебя из окна, если ты заставишь его ждать за обеденным столом!

Столь жуткая перспектива произвела на Клода должный эффект, и он выскочил из комнаты с опрометью затравленного зайца. Его отец и Ричмонд одновременно рассмеялись, но миссис Дэрракотт осмелилась высказать, что, по ее мнению, с мальчиком обошлись очень несправедливо.

— Фэ-э-э! — презрительно фыркнул Мэтью. — Если бы ему пришлось выносить хотя бы половину тех розыгрышей, которые в свое время выпали на мою долю, это пошло бы только на пользу. Кроме того, он сам во всем виноват — со своим глупым изяществом и вычурной изысканностью! Лично я не виню Винсента.

На кончике языка миссис Дэрракотт так и вертелось замечание, что подшучивать над младшим братом для человека в возрасте двадцати восьми лет — неподходящее занятие, но Мэтью начал надувать губы, и она воздержалась.

Братьев разделяло пять лет. Нельзя сказать, что внешне они не были похожи — каждый имел орлиный нос и довольно глубоко сидящие глаза, что придавало им безошибочное сходство с другими представителями семейства Дэрракоттов. Но Клод был гораздо привлекательнее, черты имел более утонченные, цвет лица — менее смуглый, а само лицо не было испорчено глубокими презрительными морщинами, характерными как для Винсента, так и для самого лорда Дэрракотта. В общем, выражение лица Клода носило отпечаток глуповатой дружелюбности, лицо же Винсента выражало язвительность и зачастую было малоприятным.

Подобное стремление, увы, не получало одобрения родителей, и, конечно, его было бы невозможно реализовать, если бы не удивительное везение, свалившееся на Клода. Не успел он достичь совершеннолетия, как дядя по материнской линии, в честь которого он был назван, умер и оставил племяннику наследство, гарантировав тем самым утешительную независимость. Казалось, теперь больше ничего не стояло между ним и достижением его цели — ничего, кроме отсутствия таланта. Клод изо всех сил пытался достичь нового писка моды, стать гвоздем сезона посредством какой-нибудь оригинальной выходки, которая сделала бы его навеки знаменитым. В результате он был вынужден прибегать к преувеличенному подражанию бытующей моде или же выдавать за собственные уловки и манерность других, более изобретательных денди.

Винсент конечно же подмечал все это, но то, что забавляло его в младшем брате, когда у того в карманах было не больше, чем у него самого, стало вызывать горькое презрение, когда Клод унаследовал легкие деньги. Винсент, не имеющий ничего, кроме назначенного содержания, зависящий от раздражительной щедрости деда, перебивался кое-как в вечной борьбе с кредиторами. Он был игроком, и везение неоднократно помогало ему удержаться на плаву, хотя, как известно, удача — особа капризная. Итак, безразличие к Клоду сменилось на зависть и презрение, а вслед — и на мстительную неприязнь. Винсента стало раздражать все, что бы ни делал Клод, — была ли это напрасная трата денег на смену обивки личного фаэтона или же езда в наемном экипаже из скупердяйства. И даже тот факт, что экипаж Клода перевернулся на дороге, не смягчил неприязни к нему Винсента. Судьба благоволила его брату.

Дополнительным источником раздражения Винсента было то, что его острому языку никак не удавалось нанести рану Клоду.