— Что начали? Говори яснее.

— Насчет малышки.

— И что насчет малышки?

— Да перестань, ма! — Пегги покачала головой и добавила так же шепотом: — Ну, ты ведь знаешь, Тилли говорит, что ей пятый год, но сама подумай, разве по ней скажешь? Такая кроха, ей и трех не дашь. Верно, она говорит хорошо, но ведь это Тилли учит ее английскому.

— К чему ты ведешь?

— Ты что, ма, не понимаешь? Они говорят, что она — ее дочка.

Бидди втянула голову в плечи и так же шепотом посоветовала:

— Не слушай всякую чушь.

— Да я не слушаю, ма. И не притворяйся такой удивленной, ведь и ты наверняка смекнула, что это странно — чего бы ей тащить сюда этого ребенка? Даже наш Артур вчерась сказал, что белые так не делают, не берут индейских ребятишек, то есть, не удочеряют их, если уже есть свое собственное дитя. И еще он сказал, что слыхал от приятелей, которые там были, что индейцы еще хужее черномазых будут.

— Но ребенок не индейский, просто мексиканский или испанский, или еще какой.

— Не выдумывай, мама. Учти, я не виню Тилли. Может, над ней снасильничали. Вполне может быть. Наш Артур сказал, что там женщин считают за скот. И он волнуется за нашу Кэти.

— Не только он. — Бидди повернулась и пошла к столу, Пегги за ней. У стола она остановилась, взглянула на старшую дочь и сказала: — Насчет того, что эта смугленькая Тиллина дочка, я голову готова прозакладывать, что это вранье. Ведь хозяин Мэтью так над ней трясся, что убил бы любого, кто до нее посмел бы дотронуться.

— А, может, так оно и было. Откуда нам знать? Она же не рассказывает, что там случилось. Наверное, все было ужасно, раз она так поседела. И вообще, не важно, что мы думаем. Я-то про деревню. Ты же знаешь, какие они. Они не меняются: сын похож на отца, дочь совсем как мамаша. Они все еще считают ее ведьмой.

— Что это? — Бидди прислушалась, а Пегги воскликнула:

— Это малышка кричит. Ее и за милю слышно.

— Ну, раньше я никогда ее отсюда не слышала. Давай шагай наверх, посмотри, что там такое.

Пег побежала из кухни и столкнулась с вышедшей из библиотеки Тилли. Они вместе устремились по лестнице. На галерее крики усилились, смешавшись с плачем Вилли и голосом Конни Брэдшоу.

Тилли первой ворвалась в детскую и остановилась, оценивая ситуацию. Вилли лежал на полу, громко плакал и прижимал к себе руку. В дальнем углу комнаты Конни трясла Жозефину, как обычно терьер трясет крысу, а ребенок визжал и лягался.

— Отпусти ее немедленно! — Тилли произнесла это так громко, что Конни практически уронила девочку на пол. Тилли кинулась к ней, подняла ее и прижала к себе, затем повернулась к няне. — Как ты посмела! Как ты посмела!

— Она царапается! Она оцарапала мне лицо! Смотрите!

Тилли действительно увидела на лице девушки царапину, которая тянулась через всю щеку и уже начала кровоточить.

— Ты, верно, сделала что-то ужасное, поэтому ребенок так прореагировал, — возмущенно заявила Тилли.

— Ма-ма, ма-ма. — Жозефина быстрыми движениями гладила Тилли по щеке. Она всегда так делала, если хотела привлечь к себе внимание, и сквозь слезы, заикаясь, девочка произнесла: — Била Вилли. Била Вилли, мама.

— Врешь, врешь! Маленькая лгунья!

— Тихо! И не смей здесь так выражаться!

— Мама! Мама!

Пег подняла Вилли с пола, но он вырвался из ее рук и, подбежав к Тилли, закричал:

— Твоя коробочка. Твоя коробочка. Я искал твою коробочку.

— Какую коробочку, милый? — Тилли поставила Жозефину на пол и взяла на руки сына.