|
При этом особо выделялось выступление некого рабочего лефортовского района в Москве Мизикина, который заявил: «К чему даже и эти вопросы? (о происхождении, образовании, занятии и пр. —<style name="a2"> Авт.). Я пройду к нему на кухню и загляну в горшок: если есть мясо — враг народа! К стенке!» Парадокс же состоял в том, что мясо в те годы можно было найти скорее в горшках, как пишет С. В. Мельгунов, «коммунистических хозяйств», и, быть может, спекулирующей буржуазии, а не офицеров русской армии, дворян и разночинной интеллигенции. Расстреливали же прежде всего представителей этих слоев, да еще крупного купечества, предпринимателей, которые в массе своей после 1917 г. тоже голодали и в силу ряда причин даже не помышляли о вооруженном заговоре против власти, которой явно не симпатизировали.
Правда, по воспоминаниям Ирины Одоевцевой, на обеденном столе поэта Николая Гумилева незадолго до его расстрела действительно был кусок мяса (гонорар за его то ли выступление, то ли консультацию), — но уже сам факт, что кусок этот страшно поразил юную поэтессу, запомнившись на 70 с лишним лет, свидетельствует об отсутствии мяса в «горшках» российской интеллигенции 18—23 гг. Но, с точки зрения рабочего Мизикина, коли Гумилев и раз в год ел мясо, его расстреляли справедливо...
Вместе с Гумилевым расстреляли еще десятки людей, даже не поинтересовавшись, когда они последний раз ели мясо, не спросив, какого они происхождения и служили ли ранее в царской армии (ответы на эти вопросы были явно «не в пользу» дворянина, талантливого русского поэта, известного путешественника, храбро сражавшегося на полях мировой войны офицера). Казнили и тех, кого подозревали в участии в несуществовавшем заговоре, и тех, кто не донес на его участников (потусторонняя логика: как, скажите, можно донести на участника заговора, которого нет и не было?). Может быть, читатели вспомнят, что в связи с реабилитацией Николая Степановича Гумилева на страницах перестроечной печати юристы уже обсуждали эту проблему, и эксперты напомнили — не было тогда и статьи такой, по которой якобы судили и расстреляли Гумилева «за недонесение». Статьи, действительно, не было в те первые годы советской власти. А практика сложилась такая еще в 1918 г. Так, в газете «Харьковская Звезда» от 7 июня 1919 г. было помещено обращение к населению председателя чрезвычайного Военно-революционного трибунала Донецкого бассейна, пламенного революционера Г. Пятакова, где были такие слова: «всякое недонесение будет рассматриваться как преступление, против революции направленное, и караться по всей строгости законов военно-революционного времени». Донос же объявлялся гражданским долгом и добродетелью. Так что наши Павлики Морозовы родились не в 30-е, а еще в 20-е гг. И обаятельный Николай Иванович Бухарин, любимец всей партии большевиков (и действительно, один из лучших в ней), провозглашал: «Отныне мы все должны стать агентами Чека» (когда автору этих строк, уже в перестроечные, «свободные» времена предложили написать книгу «Соратники Ленина», именно эта фраза самого симпатичного из соратников вождя остановила его). По сути дела, всей коммунистической партии предлагалось стать политической полицией, а со временем в агентов ЧК должны были превратиться и беспартийные — так защищалась революция... Как говорилось в одном из опубликованных в газетах тех лет призывов, «населению» (!) разрешалось «арестовывать всех, выступающих против советской власти, брать заложников из числа богатых и в случае контрреволюционных выступлений расстреливать их...» Время от времени, тем не менее, руководители ЧК пытались придать своим действиям видимость законности. |
