|
Дальше он может сколько угодно твердить, что ничего не слышал. Его заставят вспомнить то, что он не слышал. Он может уверять, что ничего не видел, никого не знает. Опытные товарищи освежат его память, назовут тех, кого он не видел... А он еще на что-то надеется, наивный. Пишет: «Названной организации я не знал, к деятельности ее относился отрицательно». Это уже для странички сатиры и юмора. Если бы за этими косноязычными «признаниями» образованного человека не стояла жизненная трагедия. Какие уж тут улыбки. За строками — мучительная борьба человека за жизнь и честь! Он пишет правду: не знал он ничего о «Петроградской боевой организации» и знать не мог, ибо в том масштабе, в каком ему предлагали признать, она существовала лишь в фантазиях следователей и в материалах фальсифицированных допросов. Но беседа В. Козловского с Я. Аграновым продолжается. И Виктор Михайлович «вспоминает» все новые и новые детали своей контрреволюционной деятельности: «Совершенно не знал, кто и в каком размере финансирует организацию». Но этого мало. Хоть что-нибудь может он выжать из своей биографии российского интеллигента, порочащее его перед пролетарской общественностью! Вспомнил, наконец, — в ответ на настоятельные просьбы следователя: «Я во время февральского выступления рабочих отнес в Горный институт... пару... прокламаций, где студенты приглашались поддержать рабочих...» Так и слышишь усталый, с хрипотой голос товарища Агранова: «Мало, Виктор Михайлович, мало... Хорошенько подумайте!» Подумал, вспомнил: «Устроил знакомство В. Н. (Таганцева. —<style name="a2"> Авт.) <style name="11">с... Петровым по просьбе первого». Это уже серьезнее. Если, разумеется, имело место — это уже можно обозначить как организацию конспиративной встречи двух контрреволюционеров!
<style name="11">Но, согласитесь, и этого мало, чтобы представить человека в качестве боевика-террориста. А иных материалов для доказательства сего факты нет и быть не может. Значит, нужен самооговор. Но ведь и его можно получить у подследственного, как говорится, с умом. То ли спешил следователь, то ли считал — надо дело заканчивать, дело большое, никто вдаваться в подробности не будет, а насчет «история рассудит» — это ведь неизвестно, когда будет и будет ли. Сегодня трудно объяснить появление на свет следующего, откровенно грубо фальсифицированного показания подследственного: <style name="11">«...Самым тяжелым из моих поступков является принятие от Владимира Николаевича (Таганцева. —<style name="a2"> Авт.)<style name="11"> на хранение небольшого свертка со взрывчатыми веществами... Что в этом свертке, я не знаю. Я его спрятал в корзину с дровами, где он и лежит до сих пор». Каково! Что ни фраза — юридический нонсенс! Если он не знал, что именно в свертке, откуда предположение, что это взрывчатые вещества? Если сверток до сих пор (на момент показаний подследственного) лежит в корзине с дровами, следует, казалось бы, срочно проверить слова террориста, и не просто проверить, а может быть, устроить засаду — не придут ли другие террористы за «взрывчатыми веществами». Наконец, элементарно изъять взрывчатку из непредназначенной для нее дровяной корзины, иначе черт его знает, какой еще памятник вождям революции взорвут эти террористы из «Петроградской боевой организации»! Ничего сделано не было. Показания получены, и даже не проверены! Никаких следов в деле о работе по этим показаниям следователей нет! <style name="11">Удивительно юридически безграмотно и... безнравственно. И на каждой странице — следы безумия, — то ли следователей, то ли подследственных. |
