Селдон ничего не знал о беспорядках в близлежащем Луисвилле и разве что самую малость — о том, что происходило по всей Америке. Поскольку в жизни миссис Вишнев не оставалось места ни для чего, кроме работы и сына, в дом никогда не попадали газеты, и, сидя вдвоем за кухонным столом, мать с сыном, в отличие от нас, не держали включенным радио. Скорее всего, новая работа и непривычная жизнь в Данвилле чересчур утомляли миссис Вишнев и делали слишком равнодушной к любым другим несчастьям, кроме ее собственных.
Но Селдон оказался совершенно прав: миссис Вишнев была мертва, хотя никто еще не знал об этом — и не узнал до рассвета, когда сожженную машину с ее останками нашли в канаве, идущей вдоль картофельного поля, в сельской местности на южном выезде из Луисвилла. Судя по всему, ее зверски избили и ограбили, после чего сожгли прямо в машине, в первые же минуты вспыхнувших с наступлением темноты беспорядков, которые затронули прежде всего центральные улицы Луисвилла, где имелось несколько еврейских лавок, и пригород, в котором проживала горстка луисвиллских евреев. Члены Ку-клукс-клана знали, что когда настанет время зажигать факелы и поджигать кресты, жертвы, обреченные на заклание, бросятся врассыпную — и надо быть начеку, чтобы не упустить их, — перекрыв не только главную дорогу на север, в сторону Огайо, но и все проселки, ведущие в противоположном направлении, — на одном из которых и поплатилась миссис Вишнев своей жизнью за оскорбление доброго имени Линдберга сперва покойным Уолтером Уинчеллом, а теперь и контролируемой мировым еврейством пропагандистской машиной премьер-министра Черчилля и короля Георга Шестого.
— Селдон, тебе надо что-нибудь съесть, — сказала моя мать. — Это поможет тебе успокоиться. Подойди к холодильнику и достань себе что-нибудь.
— Я ем сушеные финики. Но их не осталось.
— Селдон, я говорю тебе о настоящей еде. Твоя мать скоро вернется домой, буквально с минуты на минуту, но тебе не надо сидеть и дожидаться, пока она тебя не накормит. Ты вполне можешь поесть сам — и отнюдь не сласти. Положи трубку, сходи к холодильнику, а потом вернись и расскажи мне, что ты там найдешь.
— Но до него далеко.
— Селдон, поступай, как велено.
Нам с Сэнди, обступившим ее в прихожей черного хода, мать сказала:
— Она сильно опаздывает, он ничего не ел, он один, она не звонит, и бедный мальчик напуган и умирает с голоду.
— Миссис Рот?
— Да, Селдон.
— Там плавленый сыр. Но он старый. И плохо выглядит.
— А что там еще?
— Свекла. В кастрюле. Остатки. И они холодные.
— А кроме того?
— Сейчас погляжу. Погодите минуточку.
На этот раз, едва Селдон отошел от телефона, мать спросила у Сэнди:
— А далеко от Данвилла ферма твоих Маухинни?
— Двадцать минут на машине.
— У меня в шкафу, на верхней полке, в кошельке с мелочью, должен быть их телефон. Поди принеси, пожалуйста.
— Миссис Рот? — Селдон снова оказался на проводе.
— Да. Я здесь.
— Там есть масло.
— И все? Там нет молока? Нет сока?
— Но это на завтрак. Это не на ужин.
— А рисовые шарики там есть, Селдон? А кукурузные хлопья?
— Ну конечно.
— Тогда бери то, что тебе больше всего по вкусу.
— Рисовые шарики.
— Возьми рисовые шарики, налей себе молока, налей себе соку. Приготовь себе самый настоящий завтрак.
— Прямо сейчас?
— Делай, как велено. Я хочу, чтобы ты позавтракал.
— А Филип там?
— Он здесь, но тебе не надо сейчас с ним разговаривать. |