Дом на Васильевском, где квартировало семейство профессора Муромцева, встретил ее приветливым подмигиванием окон, расчищенной дорожкой у подъезда.

В прихожей Мура испытующе глянула в лицо горничной Глаше. Помогая барышне снимать пальто и меховые ботиночки, Глаша укоряюще качала головой.

Действительно, к обеду младшая профессорская дочь припозднилась, и папенька, по словам Глаши, изволил гневаться, что из-за нее обед задержали. Наскоро приведя себя в порядок, Мура скользнула в столовую, походя чмокнула отца за ухом, в кудлатую голову, села за стол, быстренько налила себе суп из заботливо подвинутой матерью супницы.

— Надеюсь, ты не намерена сбежать на фронт? — сурово спросил у нее отец.

— Зачем ты так, Николай Николаевич? — с мягкой укоризной отозвалась профессорская супруга Елизавета Викентьевна. — Маша девушка разумная, не легкомысленная.

Профессор недовольно фыркнул:

— Брунгильда тоже рассудительная. А собирается с концертами на Дальний Восток. Ублажать японцев моцартовскими сонатами.

Старшая его дочь, имевшая успех как пианистка и в Петербурге, и на гастролях в Европе, густо покраснела и низко опустила пышную золотистую головку к тарелке с телячьей котлеткой. Длинные ресницы увлажнились, слезинка упала на тушеную капусту.

— Я только говорила, что наши консерваторки высказывали сегодня такое мнение, — дрожащим голосом возразила красавица. — Ехать никуда не собиралась.

— Николай Николаевич, молодежь у нас воспитана в патриотическом духе, первая реакция ее на известие о боевых действиях чрезмерно воодушевленная, — увещевала Елизавета Викентьевна, с сочувствием поглядывая на дочерей и в то же время понимая крайнее напряжение своего супруга. — Нельзя осуждать детей за это.

— Я и не осуждаю, — пробурчал профессор. — У нас в университете молодежь тоже устроила сходку. Наслушался я пламенных речей на сто лет вперед. Не пугаться желтой тучи, поднимающейся на Дальнем Востоке! Не уходить из Маньчжурии — дважды отступали перед Константинополем, и что из этого вышло? России предназначено выполнить культурную миссию в Восточной Азии: защитить интересы Европы на Дальнем Востоке, как и в период монголо-татарского ига!.. Но с глупостями спорить бесполезно. Безыдейная, безразумная война, дележ шкуры чужого медведя! Ничего путного из нее не выйдет — не обольщайтесь! Погубят только людей.

Над столом повисла тишина. Выдержав паузу, Мура поинтересовалась:

— А не было ли телефона от Клима Кирилловича?

— Нет, — с готовностью отозвалась Елизавета Викентьевна. — Я тоже беспокоилась: не отправился ли доктор в Военное министерство? Позвонила Полине Тихоновне. Она сообщила, что ее Климушка срочно выехал по приглашению Карла Иваныча Вирхова.

— На место преступления? — Мура оживилась.

— Да, доченька, в ресторане «Лейнер» убийство, — пояснила мать.

— Счастливый Клим Кириллович, — завистливо протянула Мура, — и господин Вирхов тоже. У них настоящие преступления, а у меня… Одни сумасшедшие.

— Неужели еще один объявился? — скривился в усмешке профессор Муромцев. — Рассказывай, кто таков.

— Бедный господин утверждает, что он последний из Бурбонов. Владеет страшной тайной об Орлеанской девственнице.

Профессор побагровел, вилка в его руке воинственно сверкнула.

— Над тобой просто кто-то издевается! Какой-то розыгрыш! Мне кажется, испанские Бурбоны крепко сидят на троне: что-то не слышал, чтобы им пришел конец! Да и остальные, хоть и без трона, благополучно здравствуют в Европе.

— И чего же хочет твой Бурбон? — мягко скорректировала мужа супруга.