— И чего же хочет твой Бурбон? — мягко скорректировала мужа супруга.

— Говорит, у него в доме бродят призраки. Шаги раздаются, стуки, звуки странные. — Мура сосредоточенно копалась в тарелке с телячьей котлеткой, сменившей тарелку с супом.

— Надеюсь, ты к нему не отправишься, — утвердительно заметил профессор.

— Конечно нет, папочка, — вздохнула юная владелица детективного бюро, — Софрон Ильич сам справится. Но самое худшее — я ощущаю себя совершенно бесполезным созданием. Кому сейчас, в такой исторический момент, нужна история? Кому какое дело до Орлеанской девственницы и моего любимого средневековья?

Брунгильда ласково взглянула на сестру и подхватила:

— И я, Мурыся, так же себя чувствую. Почему мы такие бесполезные?

Дочери профессора Муромцева так жалели себя, что на их глаза навернулись слезы. Утерла краешком фартучка набежавшую слезинку и бесполезная для войны Глаша.

— Прекратите истерику! — властно потребовал профессор. — Замуж вам пора. Враз о всяких глупостях забудете.

Девушки обиделись на неожиданную реплику отца, грубо пресекшую их патриотический порыв, и застыли с оскорбленным видом над опустевшими тарелками.

Но долго предаваться печали им не пришлось: элегическую грусть прервал звонок во входную дверь.

— Может, это наш Клим Кириллович? — примиряюще предположила Елизавета Викентьевна.

— Наконец-то, — злорадно бросил профессор. — Избавит меня от дамских припадков. Да и вам брому даст.

Но в следующую минуту надежды профессора рухнули. В дверях возникла Глафира и, прикрыв за собой тяжелые дубовые створки, громко зашипела:

— Господин Муромцев, к вам генерал Фанфалькин. Прикажете принять?

Женская часть семейства Муромцевых растерянно переглянулась. На немой вопросительный взгляд отца барышни пожали плечами: фамилия ничего им не говорила.

— Интересно, — процедил профессор и через секунду добавил: — Приму. Проведи в гостиную.

— Ты уверен, что это безопасно? — жалостливо спросила мужа Елизавета Викентьевна.

— А в чем опасность? — поднимаясь и отбрасывая салфетку, осведомился глава семейства.

— Как же, — торопливо продолжила его супруга, — совершенно неизвестный нам человек, может, самозванец, может, террорист под видом генерала…

— Собирается меня застрелить? За что? — У профессора от негодования зашевелились волосы на макушке.

— Ты не знаешь современную молодежь! — Елизавета Викентьевна остановиться не могла, ее охватила необъяснимая тревога. — Да ныне среди студентов столько злобных фанатиков; застрелить могут и за несданный экзамен или кого подослать. А вдруг ты кого-нибудь сегодня обидел во время сходки? Не сдержался, наговорил лишнего?

— Хватит, сидите тихо, — бросил профессор, подходя к дверям.

— Как же сидеть тихо? — В отчаянии профессорская жена прижала пальцы к губам: — Я чувствую, в наш дом вошла беда. У меня интуиция.

Профессор прожег супругу взглядом, глубоко вздохнул, раздув ноздри, и вышел.

— Мамочка, не тревожься, — зашептала Мура, — у нас просто нервы на пределе.

Елизавета Викентьевна с надеждой обратила взор к младшей дочери. Ради успокоения любимой мамы та была готова на все.

— Я потихоньку послушаю у дверей?

— Подслушивать нехорошо, — автоматически заметила Брунгильда, все еще сохраняя оскорбленный вид. Подчеркнутая надменность только красила ее: строгий профиль, нежно очерченные скулы, приподнятый точеный подбородок, полуопущенные ресницы.