Мне никогда не было понятно, что привлекало Фульвию в таком отвратительном, ничтожном паразите, как Курий, однако в те годы я был не слишком сведущ по части женщин. Философы убеждали меня, что мужчины и женщины принадлежат к разным породам и потому никогда не могут друг друга понять. Возможно, они правы. Я заметил, что лучшие женщины зачастую достаются худшим мужчинам. Впрочем, моя судьба в этой области сложилась тоже не идеально.

Человек, о котором я только что вел речь, уже прибыл. Он приветствовал меня с пылкостью друга, отсутствовавшего целую вечность. Не иначе как к концу вечера собирался просить у меня взаймы.

— Деций! Рад тебя видеть, дорогой! О твоей деятельности много хороших отзывов.

Откуда у него такие сведения, осталось для меня тайной.

— Не пройдет и трех месяцев, как ты займешь место в Сенате. Это будет воистину заслуженное место, мой друг.

Не скажу, что питаю к лести особое отвращение, но предпочел бы слышать ее из более приятного источника.

— Ты, видно, скучаешь по этому величественному собранию мужчин, — сказал я.

Он пожал плечами.

— То, что может сделать один цензор, с таким же успехом может отменить другой.

Его заявление прозвучало весьма зловеще. Он проводил меня к двум другим гостям, прибывшим прежде остальных.

— Деций, надеюсь, ты знаком с Марком Лекой и Гаем Цетегом.

Я с ними несколько раз встречался. Получив сенаторские полномочия после службы квесторами, они закончили восхождение по карьерной лестнице. Между нами завязалась короткая беседа. Судя по всему, собрание обещало быть чисто политическим. Но как ни наскучили мне подобные сборища, я надеялся узнать что-нибудь полезное для своего расследования. Профессиональные политики низкого ранга, не имевшие перспектив дальнейшего роста, представляли собой питательную среду для бунта. Однако сколь большой ни представлялась бы награда, ни Курий, ни Лека не обладали отвагой и безрассудством, достаточными, чтобы решиться на воистину отчаянный шаг. Правда, Гай Корнелий Цетег Сура, известный своим легкомыслием, имел репутацию подстрекателя и смутьяна. Именно такие, как он, способны на дикие, бессмысленные поступки.

Семпрония прибыла в сопровождении двух облаченных в перья и шкуры зебр нубийцев, которых, как она объяснила Фульвии, получила в подарок от Лисаса, египетского посла. Рабы были близнецами — большая редкость для данного народа, потому что нубийцы, следуя своему варварскому обычаю, душат близнецов сразу после рождения. Должно быть, Семпрония оказала какую-то большую услугу Лисасу, раз заслужила такой дар.

В скором времени прибыла последняя пара гостей. Мужчину я сразу узнал по рыжей шевелюре и красному цвету лица. Это был Луций Сергий Катилина. При его появлении воцарилось молчание, все обратили к нему взоры, и стало ясно, что именно ради него собрались сегодня гости. Мысль о том, что Катилина может стоять за расследуемым мною делом, заставила меня содрогнуться. Это был очень опасный человек. Он обошел комнату, пожимая руки гостям. Приблизившись ко мне, слегка пропустил свою юную спутницу вперед.

— Деций, позволь тебе представить мою падчерицу Аврелию. Ты с ней знаком?

— Нет. Должен отметить, что она весьма похожа на свою мать.

Орестилла, вторая или третья жена Катилины, славилась красотой. Ее дочери было не больше двадцати, но самообладанием она не уступала ни Фульвии, ни Семпронии. Хотя одета она была гораздо скромнее, чем они, девушка была так щедро одарена природой, что не нуждалась в особых ухищрениях, чтобы привлечь к себе внимание. Ее короткие каштановые волосы были уложены упругими локонами, а огромные серые глаза смотрели прямо на собеседника и были необычайно выразительны.

— Ваша мать и моя были близкими подругами, — произнесла она. — Моя мама до сих пор нередко вспоминает Сервиллу.