— Не следует ли из всего этого, что друзья твоего отчима не вызывают у тебя большого восхищения?

— Главное, что восхищение у них вызываю я.

Аврелия пожала плечами — жест, который трудно было выполнить почти в лежачем положении. Однако, исполненный ею в совершенстве, он вызвал соблазнительное колыхание ее высоких грудей.

— Людей, способных вести за собой других, можно по пальцам пересчитать, — продолжала она. — Остальные — обыкновенное стадо.

— Надеюсь, что не принадлежу к последним, — заметил я.

Аврелия одарила меня холодным взглядом.

— Возможно, — сказала она, очевидно выискивая в моей внешности черты домашнего скота.

— Но почему эти безденежные молодые люди так привязались к Луцию? — простодушным тоном осведомился я.

— Ничего удивительного в этом нет. Он чем-то похож на Суллу. Может человека самого ничтожного положения поднять до вершин власти. Не удивительно, что это качество привлекает к нему людей, не способных совершить подобное восхождение без посторонней помощи.

— Прошу прощения, но сейчас он далеко не в том положении, когда смог бы кого-нибудь продвинуть.

— Это вопрос времени. — Она протянула свою чашу рабу, чтобы тот вновь наполнил ее вином. — В таком положении некогда находился и Сулла. Он сражался в боях и взял в плен Югурту, а все лавры достались старику Марию. Но люди, которые поддерживали Суллу, в конечном счете не прогадали.

Это был ловкий ход. Моя собственная семья весьма преуспела во времена диктатуры Суллы: родственники полагали, что умный, хотя и жестокий политик гораздо предпочтительней старого маразматика, каковым был Гай Марий. По крайней мере, подобные объяснения давали люди вроде моего отца. Возможно, они просто хотели оказаться на стороне победителя.

— Значит, Луций собирается снова выставить свою кандидатуру на должность консула? — спросил я.

— Что-то в этом роде.

Я не смог прочесть в ее глазах, что она подразумевала под этими словами, ибо в этот миг Аврелия подняла чашу с вином, которая закрыла ее лицо.

Ко мне обратился Катилина, и хотя он возлежал на кушетке прямо напротив меня, разделявшее нас расстояние заставляло его говорить достаточно громко.

— Как ты относишься к пребыванию Цицерона в должности консула? Мы как раз обсуждаем эту тему.

— Он лучший в Риме оратор, — ответил я. — Возможно, самый лучший во все времена. Превосходно владеет пером. О его умении использовать лазейки в законе слагают легенды.

Катилина фыркнул.

— Другими словами, он управляет страной как законник. Но разве это нужно Риму? Куда подевались воины, которые сделали нашу нацию великой? Разве Цицерон когда-нибудь стяжал славу на полях сражений?

— Зато Антоний не законник, — напомнил я ему.

Катилина сразу помрачнел, ибо хотел войти в союз с Антонием на время прошлых выборов, но что-то у них не сложилось, и Антоний вместо этого заключил союз с Цицероном.

— Да, но он также и не воин. Но все же думаю, что на будущий год, когда он доберется до македонцев, тем явно не поздоровится.

Не снискавший известности на полях сражений Катилина, подобно прочим людям такого типа, числил себя прославленным полководцем, а свои скромные заслуги оправдывал неудачными обстоятельствами.

— Должен сказать, что меня весьма удивил отказ Цицерона от проконсульского наместничества в Македонии, — подбросил я Катилине благоприятную возможность для атаки.