|
Сейчас их множество, много, много больше, чем в те времена, когда я начала колоться герой. В допсиходелическую эру шестидесятых употребление опиатов считалось наивысшим переживанием реальности, а братья и сёстры, жившие в тени иглы, словно тайно продирались через тернии этого мира к состоянию экзистенциальной благодати. В эпоху битников быть отверженным было прекрасно. Мы искренне и всерьёз верили, что мы — эксклюзивная секта проклятых. Мои герои того времени все были наркоманами — от Чарли Паркера до Уильяма Берроуза. В Англии, по крайней мере в шестидесятые, было хорошее время для наркоманов, жить было просто — разрешённые препараты были легко доступны. В семидесятые же нас вывели из долгого обалденного кайфа жесточайшим ударом. Скажем так, когда я летом 1969 года вернулась в Лондон из Индии, мои романтические опиумные грёзы ещё не окончательно разлетелись вдребезги, и когда кто-либо из моего круга сгорал в метафизическом пламени, казалось, будто это пламя было раздуто самыми личными из его демонов.
В то время, в 1969-ом, я ещё не знала, что уже стала жертвой выгорания эпохи пост-хиппи. К тому времени, как семидесятые по-настоящему заявили о себе, я проклинала свою зависимость от наркотиков, а прямым следствием того, что полиция «Метрополитэн» была охвачена коррупцией, стало то, что мне пришлось пройти сквозь круги своего собственного ада на земле. В августе 1969 года на карнавале в Ноттинг-Хилле я появилась на движущейся платформе. На мне были купальник и усыпанная блёстками лента «Мисс Мира» через плечо. И ещё была огромная игла из папье-маше, торчавшая у меня из руки. Сейчас я не уверена, пыталась ли я тогда сделать этим политическое или философское заявление; но точно знаю, что в то время я гордилась пристрастием к наркотикам. Расс Хендерсон, в те дни живший на Бассетт-роуд, 24, подо мной, в цокольном этаже, не был впечатлён. Он тогда вывел на улицы Лондона первый шумовой оркестр, и играл одну из основных ролей в оживлении ноттинг-хиллского карнавала. Рассу не нравилось ни то, во что я втянулась, ни те, кто составлял мне компанию на платформе. Спустя день или два после карнавала мы с Джордано отправились навестить мою подругу, которая легла в клинику на аборт. Мне уже передали слушок, что полиция была в бешенстве от моего появления в роли королевы наркоманов, и хотя во время карнавала копы не могли ничего сделать, пожалуй, мне следовало бы уехать из города, пока не уляжется шум. Подругу, которая делала аборт, звали Мэг Мод, и она была одной из немногих моих знакомых того времени, кто не употреблял. Я знала, что был какой-то момент в прошлом, когда Джордано с удовольствием подкатывал к ней. Мэг была моложе меня, а из этого почти наверняка следовало, что Джордано крутил с ней за моей спиной. То, что Джордано бегает на сторону, новостью для меня не было, но это не значит, что мне было на это плевать. Мэг недавно уехала из Лондона. Мы знали, что и она, и её парень, Том, жили в городе, потому что мужская половина этой пары после дозы крэка не могла нормально присматривать за своим маленьким сыном, Майклом. Оставив Мэг в клинике, он поехал прямо на Гейт и оставил малыша у моих друзей, после чего отправился догоняться. Именно эти наши общие знакомые сообщили мне, что Том снова в городе. По пути в лазарет я украла шоколадку и цветы для Мэг; мы нашли её в палате, полной одиноких девушек, в чьих глазах читались ненависть к себе и одновременно тоска. Время выписки Мэг уже прошло, но Тома нигде не было видно. Впрочем, в этом не было ничего необычного; об этом упоминается просто так, а не для разведения дискуссий. — Видела бы ты копов, когда я проезжала мимо них на платформе с этой огромной иглой, приклеенной к руке, — рассказывала я Мэг, пытаясь подбодрить её. — У них от злости аж кишки сводило, но хрен что они могли там сделать на месте. В конце концов, им не нужно было, чтоб прямо тут начались беспорядки. — Просто не поверишь, через что мне пришлось пройти, чтоб лечь сюда на аборт, — говорила мне Мэг. |
