Тогда, в начале семидесятых, я ещё была достаточно простодушной, чтобы верить, будто после успешного завершения дела в суде смогу соскочить с этого крючка. Я очень неплохо зарабатывала «хозяйкой» в клубе, так что отсутствие дохода с наркодилерства Алекса Трокки немедленных финансовых трудностей мне не создавало. Я нашла другой контакт в Ноттинг-Хилле, где за «денежку сверху» мой рецепт на лекарства превращался в получение не самого чистого, но тем не менее самого предпочитаемого мной вещества — героина. К сожалению, моим делом занимался Левер, а для него организовать мне арест за хранение и распространение разнообразных запрещённых средств было делом принципа. Этот продажный гад просто взбесился, когда я перестала появляться после вынесения мне оправдательного вердикта в Олд Бэйли. Когда я вновь оказалась в комнате для допросов, он отвесил мне несколько пощёчин, а пока я ему отсасывала, вырвал у меня несколько прядей волос. Левер показал мне папку с документами, которые он на меня собрал и заявил: если я не буду делать в точности то, что он говорит, тогда мне гарантированно придётся отправиться за решётку. Потом позвал нескольких своих коллег, и меня заставили заниматься сексом с ними всеми, а Левер и его дружки в это время били и оскорбляли меня.

— Думаешь, девушка, ты высший класс? — шипел Левер. — Так я тебе кое-что сейчас объясню. Блядь есть блядь, ничего кроме бляди, и даже если ты работаешь в таком пижонском заведении, как «Гордон», ты ничем не лучше тех шлюх, что стоят на улицах.

— Тварь, дешёвка! — разорялся другой коп, который только что изнасиловал меня. — Дерьмо ты поганое, и ничего больше. Мразь, дрянь, отброс, отродье наркошное! Даёшь всему, что шевелится, и кайф от этого ловишь. Вот ведь повезло бляди — в кои-то веки нормальные белые мужики вроде нас её оттрахали, только она до того наторкалась, что даже оценить этого не может.

В то время несколько моих друзей умерли от случайного передоза — а я избежала этой участи благодаря дочери Хетти, Саманты, которая нашла меня лежащей на полу в комнате на Оксфорд-гарденс с пеной у рта. Саманте тогда было двенадцать, и она бегом привела маму, а уж Хетти не давала мне отрубиться, пока не выветрились наихудшие симпотомы передоза. Но я тогда почти хотела умереть, потому что Левер, кроме того, что постоянно меня избивал, ещё и заставлял торговать для него наркотой и сообщать ему о других наркоманах. Сейчас на дворе конец семидесятых, а рэкет наркодилеров в Западном Лондоне по-прежнему остаётся в цепких лапах продажных копов, и в плане организации преступлений они наперегонки мчатся каждый за своим призом. Скажем так, ничего не изменилось в том, что любой дилер обязан отдавать «кому положено» из полиции значительный кусок своего дохода, иначе весь его бизнес рухнет, а конфискованный у них товар почти весь всё равно уйдет через санкционированных полицией людей — и я далеко не единственный пример таковых. Офицер полиции Левер оказался невероятно мстительным, и не один год я не видела никакого способа отделаться от регулярных встреч с ним, от оскорблений, унижений, изнасилований. Понятно, что меня чуть не выворачивало от того, что даже когда несколько приятелей Левера вылетели из отдела по борьбе с наркотиками за свои тёмные делишки, он всё оставался на виду, его никто не трогал, несмотря на то, что у него была совершенно мерзкая репутация именно в тех кругах, которыми он вроде как должен был заниматься по долгу службы. Впрочем, несмотря на то, что я бы с гораздо большей радостью увидела за решеткой Левера, я ничуть не сочувствую и Норману Пилчеру, которому осенью 1973 года судья Мелфорд Стивенсон вынес приговор — четыре года тюрьмы — и в своей заключительной речи сказал: «Вы отравили источник справедливости и сознательно распространяли эту отраву… и одним из важнейших последствий совершенного вами станет то, что преступникам, мошенникам и так называемым «благодетелям» вы дали основания считать, что объединив усилия, они смогут оказывать давление на полицию при каждом удобном случае».