Вскоре приехал граф Доррер. Зычные сигналы клаксона за воротами оповестили о его прибытии. Слуга, взбежав на айван, испуганно доложил:

- Их сиятельство просят! Прикажете впустить?

- Не трясись и не суетись, - одернул слугу Юнкевич. - Или графов никогда не видел. Иди открывай ворота.

Сам Юнкевич тоже спустился к воротам, где мирно рокотал мотор «Руссо-Балта».

Граф Доррер пожаловал не один - с ним два здоровяка в подпоясанных косоворотках и хромовых сапогах. Сам он в белом, с кремовым оттенком, чесучовом костюме и белых штиблетах, в соломенной шляпе. Высок, хорошо сложен и, судя по энергичным движениям и рокочущему бархатистому голосу, здоров и прекрасно настроен. Слуг своих, выряженных на прибалтийский лад, он тотчас отправил на тахту, где сидел Бяшим-пальван. Поздоровавшись с Юнкевичем, взял его беспардонно под руку, помог подняться по ступенькам на айван. При этом отпустил шуточку: «Мирандолина, спасайтесь, граф Альбафьорита его собственной персоной!». Нелли Эдуардовна расцвела от этих слов. Неделю назад на сцене Народного дома она играла Мирандолину - и вот, поди ж ты, оказывается, граф был на спектакле и запомнил ее.

- Граф, вы так любезны! - расплылось в улыбке лицо Нелли Эдуардовны. - Я польщена вашим вниманием. Ах, если б вы знали, сколько отдала я сил и старания, чтобы перевоплотиться в трактирщицу!

- Ваши старания не прошли даром. - Граф поцеловал ей руку и подморгнул. - Из чопорной дворянки вы превратились в очаровательную плутовку.

- Пожалуйте, Георгий Иосифович, к столу, мы так ждали вас.

- Ей-ей, у вас даже интонация та же, что и на сцене, - вновь польстил граф, проходя в гостиную и садясь к столу. - Вам, Юзеф Казимирович, должно быть стыдно за то, что так долго держали в четырех стенах такой блистательный талант.

- Ужасно стыдно, граф, прямо не знаю куда мне деться. Что изволите пить? Коньяк... Ром... Мадеру... Шампанское?

- Господа, да вы что! - деланно возмутился Доррер. - Ну кто же пьет в такую жару?! Разве что извозчики на Русском базаре или какие-нибудь армяне, что гонят свое вино и сами от него не просыхают... Вы меня извините, но ни пить, ни есть я не буду. Впрочем, кисточку винограда попробую. В прошлый приезд Теке-хан привез мне корзину бескосточкового сорта - прелесть... М-да, так что там случилось у Теке-хана? Я, признаться, толком не уразумел, кто умер. Родственник, что ли?

- Хуже, ваше сиятельство. Родственник бы умер - куда ни шло, а то - арестант из тех сорока, которых вы раздобыли хану текинскому. Теперь, как докладывает мой инженер господин Лесовский, будто бы пристав Бахара припугнул Теке-хана оглаской.

- Пристав Султанов? - Граф выпрямился, лицо его напряглось, глаза сделались строже.

- Так точно, ваше сиятельство.

- Этот негодяй может помешать делу, - сердито заметил граф. - Что же Теке-хан, или этот же инженер не могли принять меры предосторожности?

- Николай Иваныч, ответьте графу, - обратился Юнкевич к Лесовскому, сидящему рядом с хозяйкой.

- Не ведаю, что вы имеете в виду, ваше сиятельство, - вступил в разговор Лесовский. - Но я, например, не вижу способа, который бы мог предостеречь босых и оборванных арестантов от укусов змей, фаланг, скорпионов и прочих тварей, населяющих кяриз. Нужны спецовка, сапоги резиновые, рукавицы...

- Общежитие с люстрами, кабак, бордель с красными фонарями, - становясь с каждым новым словом все злее и злее, подхватил граф. - Нет уж, распрекрасные господа, пусть этот сброд дохнет в вонючих канавах подземелья. Этот сброд гораздо страшнее для нас, чем все рептилии и насекомые вместе взятые. Эка невидаль - сдох какой-то арестант! Делать из этого трагедию, право, господа, нелепо и даже смешно!

- Но ведь не в смерти дело, ваше сиятельство, - возразил Юнкевич. - Смерть заключенного обнажила в некотором роде наши скрытые комбинации.