Изменить размер шрифта - +
В центре острога возвышался деревянный Троицкий храм, больше похожий на огромную избу с тремя шатрами, которые венчали небольшие луковичные главки с крестами.

– Вишь, храм-то у нас шатровый, – виновато глянул в глаза Мирону Сытов, – противо указа патриарха. Повелел он не строить шатровые храмы, часто, мол, горят от молнии. Но не рушить же церковь Божию? Ежели сама сгорит, тогда другое дело. А пока стоит себе и стоит.

За пороховым складом, в темном глухом углу, утопая в прошлогоднем бурьяне, скрывался высокий палисад с черной от дождей крышей. Из-за него доносились глухие, словно из-под земли, вопли. Письменный голова с тревогой покосился на палисад и прошептал:

– Застенок воеводский! Чтоб в приказной избе излишне места не занимать, поместили пытошную отдельно. Спекулатором в остроге Тишка Бородач. Но, сдается мне, у него кликух, как у моей Степаниды веснушек. Всяких озорных людишек, гулящих да ярыжек безродных здесь пытают за татьбу и речи лихие.

Козьма Демьяныч мимо застенка прошел поспешно и Мирона за рукав потянул, чтоб поторопился. Князь и сам прибавил шаг, помня, что палачи Преображенского приказа сотворили с его отцом и старшим братом. Но тут в пыточной скрипнула дверь. И Мирон невольно оглянулся.

На крыльцо из-под низкой притолоки шагнул на свет божий детина – косая сажень в плечах, косматая борода – по самые глаза. Волосы, стриженные под горшок, перетянуты кожаным ремешком, рукава засучены по локоть. Рубаха на нем кумачовая и фартук до пола, совсем как у молотобойца, но в темных пятнах.

Мирон представил, что это за пятна, и вчерашняя еда подступила к горлу. Следом за детиной выскочил тщедушный мужичонка. Подал ковш то ли с водой, то ли с квасом. Видно, с водой, потому что, с жадностью опустошив ковш, детина вылил остатки на голову и снова нырнул за частокол палисада, выпустив на улицу короткий вопль, от которого даже у человека бывалого волосы становились дыбом.

Мирон с трудом сглотнул застрявший в горле тошнотный комок. «К такому попадись, живым не уйдешь!» Отец его и брат тоже прошли сквозь лютую пытку. Говорят, страшнее не бывает. На темя, с которого им выстригли волосы, стали лить с высоты по каплям студеную воду. Пытку прекратили, когда брат закричал истошным голосом и глаза у него вылезли из орбит. Отец же сошел с ума. Об этом Мирону с любезным видом сообщил Федор Ромодановский – глава Преображенского приказа. Улыбался с показным сочувствием, дескать, эх, дела наши скорбные. За Россию болеем, за нее, милаю! А в желтых волчьих глазах угроза. Мол, и за тебя взялся бы, сопляк, с превеликим удовольствием. Известно: яблоко от яблони недалеко падает. Только запретил тебя трогать Петр Алексеевич. Но будь моя воля…

 

Глава 7

 

Мирон снова судорожно перевел дыхание и поспешил за Сытовым, который в отличие от него по сторонам не глазел. Под стенами крепости разлеглась шумная, бранчливая, с криками торговцев, ржанием лошадей, гомоном кормившихся здесь птичьих стай и брехом бездомных псов торговая площадь, прозванная в народе купищем. Зловонная, застроенная вкривь и вкось рогожными палатками, ларьками и разномастными лавками – мясными, хлебными, квасными, товара красного и скобяного.

За кафтан из английского сукна с отделкой золотой нитью просили пять рублей, зато фунт коровьего масла стоил четыре копейки, аршин тонкого ярославского полотна – шесть копеек, а семь мужских исподних рубах, как уверял купец, «ни разу не надеванных», обошлись бы и вовсе в десять копеек…

А шум вокруг стоял, хоть святых выноси! Котельники оглушительно били в котлы и сковородки; сыромятники размахивали дубленными в еловых настоях полушубками; пьяные орали срамные песни; нищие тоскливо ныли, выпрашивая подаяние; ребятишки свистели и дудели на разные лады в глиняные свистульки и погудки. Бабка, ворожея на бараньих косточках, пытаясь перекричать базарный гвалт, гадала двум девкам-подружкам, а те пялились в ее беззубый рот и млели от страха и любопытства.

Быстрый переход