Но тут воеводе подвели белого тонконого скакуна с дорогим седлом, отделанным бархатом и серебряной чеканкой по коже. «Не иначе арабских кровей?» – подивившись, прикинул Мирон. До сей поры жеребец был привязан к коновязи возле юрты бега, где громко всхрапывал и нервно переступал ногами.

– Ай, хорош конь! – Воевода потрепал за холку скакуна. – Только для забавы он в наших краях! Живо ноги в каменьях переломает!

Эпчей хитро прищурился:

– Лучшего коня своих табунов отдаю тебе, Иван Данилович. Не знаю, откуда прибился, но люди говорят, что скакал на нем старший сын Алтын-хана – Бермес.

– Увел? – всплеснул руками воевода и расхохотался. А затем подмигнул Мирону. – Что я тебе говорил? – И снова обратил взгляд на бега: – Ловкие людишки у тебя, Эпчей-бег! Отважные! Не побоялись сына Алтын-хана обидеть!

Эпчей развел руками и с едва заметной усмешкой предложил Ивану Даниловичу опробовать араба на ходу. Но воевода замахал руками:

– Упаси бог, спину сломаю такому красавцу!

– Давайте я попробую, – неожиданно для себя предложил Мирон.

И только тут понял, как истосковался по прошлому, когда пропадал в ночном с деревенской ребятней и, сидя голышом на коне, на всем скаку загонял его поутру в воду, а затем переплывал реку Ворону, держась за конскую гриву…

– Пробуй, – покосился на него воевода, – но, чую, понесет чертушка! Как ты? Справишься? А то казаков кликну?

– Не надо! Не впервой! – отмахнулся самонадеянно Мирон.

Воевода крякнул сердито, но отговаривать не стал. Эпчей же хитро прищурился. И Мирон понял, дело здесь не в жеребце. Бег проверял, можно ли доверять русским, их силе, их смелости. Видно, все еще сомневался в своем решении.

Мирон, не спуская глаз с жеребца, приблизился к нему. Нет, что тут говорить? Красавец конь! Сухая маленькая голова, тонкие стройные ноги при широкой груди. Четыре крепких конюших едва сдерживали скакуна; он храпел, скалил большие зубы, уши прижимал к голове, глаза горели фиолетовым огнем.

Выбрав момент, Мирон схватился за луку седла и мигом оказался на жеребце. Эпчей кинул ему камчу. Мирон перехватил ее. И в этот момент араб так поддал крупом, что он едва не кувыркнулся через его голову. Что произошло дальше, отпечаталось в голове Мирона короткими вспышками. Вспышка – и только небо перед глазами! Вспышка – земля несется в лицо!..

Все в нем сжалось в тугой комок, а в голове билась одна-единственная мысль: «Не опозорься, Мироша!» Так, кажется, шептала матушка, когда он тайком от отца пробрался в сад, чтобы попрощаться с нею, как получилось, навсегда. Да, с таким строптивцем – сильным, хитрым, упрямым – ему еще не приходилось встречаться.

Жеребец, казалось, не знал усталости и продолжал бешено сопротивляться новому всаднику – становился на дыбы, взбрыкивал, крутился на месте, норовя укусить Мирона за ногу, лягался, потом вдруг бросился вскачь и, сделав крутой поворот, резко остановился, взрыв передними копытами землю. Мирон ожидал этого, но все ж едва удержался в седле. В ту же секунду жеребец снова поднялся на дыбы и сразу прыгнул вперед, вскинув задом. Опять бешеная скачка, крутой поворот и внезапная остановка. Неопытный всадник неминуемо перелетел бы через голову коня, но это были пока цветочки. Ягодки жеребец припас напоследок. Все вокруг – и русские, и кыргызы – замерли, а затем закричали одобрительно: жеребец упал и перекатился на спину. Но Мирон и здесь был начеку, успев выпростать ноги из стремян и отвалиться в сторону.