– Тебе бы, Козьма, ноздрями мух ловить, – посмотрел на него с презрением Костомаров. – Мурластый стал? Брюхонь в кольчугу не влезат? А то боишься, убьют тебя кыргызы? Убьют – не велика беда! Зато крести  на твоих костях поставлю, на образ твой молиться станем, почитать, как великомученика!

Сытов глядел тоскливо. Видно было, что не с руки ему стать великомучеником, не радовали ни часовня на костях, ни икона с собственным ликом. А воевода уже забыл о Козьме Демьяныче, переключился с укорами на крепостного канонира. Но все же через час, хоть и с горем пополам и с воеводскими криками, обсудили и утвердили осадный список – «Расписание оборонительного приготовления с показанием сил человеческих и воинских».

На пяти листах весь порядок расписали подробно и с тщанием. Видно, и впрямь не надо учить воеводу, как держать осаду!

– Поутру, того гляди, в бой пойдем! – Костомаров поднялся с кресла. – А теперь помолимся Господу победительному, чтобы воинство наше сброд калмацкий да шушваль кыргызскую, как полову, разметало!

Все закрестились на светлый лик Христа. А Сытов принялся бить поясные поклоны. Костомаров снова прикрикнул на него. И Козьма Демьяныч необыкновенно шустро ринулся вон из воеводской избы.

Следом ушли быстрыми шагами стрелецкий майор и казачьи атаманы. Хоть и понужал их воевода крепким словом, но понимал, что служивые за две недели сделали невозможное. Оборону крепить – это вам не в городки биться, да еще с гарнизоном, где половина состава пороха не нюхала, свиста стрелы не слышала.

– Гляди, Мироша, – разложил Иван Данилович на столе карту сибирских земель. И пятерню растопырил над густой сетью речных проток, на которые разбивалась река ниже острога. – Вода здесь даже в половодье только до брюха лошади достает, островов не счесть. Так что перебраться им проще пареной репы. Засаду бы там учинить, заманить в урочище, – Иван Данилович тоскливо вздохнул, – а на выходе пушки поставить да стрельцов пару сотен, и был бы тому войску полный кирдык! А так… – он с досадой оттолкнул от себя карту, – все их лазутчикам давно известно: и про арсенал наш хилый, и про тайные ходы, и колодцы, что от реки питаются. Перекрой их – и останется гарнизон без воды. А без нее, голубушки, и трех дней не протянем.

– Но ведь кыргызы и раньше подходили к острогу. Вы же, вроде, легко отбивались? – подал голос Мирон, разглядывая карту, поверху которой слева направо прописаны буквы – затейливые, витые, хвостатые. И сообщали те буквы, что земля, помеченная на карте, давным-давно уже русская. Только на этой русской землице вольготно всем, кроме хозяев. Вон и гости скоро пожалуют!

Воевода, подтверждая его мысли, ответил с кривой усмешкой:

– А ты, Мироша, видел, как тын посечен стрелами да топорами? А флюгера да орлы на башнях дырками сверкают аки сито. Отчего, думаешь? Это все от легкости или стрел кыргызских? В острог мы их не пустили, но крови-то людской пролили – с озеро наберется.

Воевода помолчал мгновение, вздохнул. О кыргызах уже столько говорено, язык сохнет, но цареву посланнику положено все знать досконально. И как бы ни хотелось воеводе вытолкать Мирона в три шеи из избы, все же сумел он взять себя в руки. И заговорил доброжелательно, хотя чего ему стоила эта доброжелательность, одному Господу Богу известно:

– С кыргызами мороки не оберешься. Они титьку мамкину сосут, а уже на лошади скачут. Они, можа, и хотели б с нами замириться, но джунгары ни в коем разе не дозволят. Невыгодно им, чтоб в русских городах люд тихо жил. На словах контайша за добрый лад с русским царем. Так и торговать прибыльнее, и кочевать покойно, да и защита от богдыхана какая-никакая. Но помер Галдан, мудрый был шишига, а счас его племянники к власти пришли, вот и не могут поделить ея промеж себя.