|
После четвёртого выкидыша доктор Леклерк вынес приговор: своих детей у нас не будет никогда. Не прошло и двух лет… Я как мог утешал Эли. Уверял её, что не нужно жертвовать ничьей жизнью, что мне нужны они оба - и она, и ребёнок. Что малыш Джон обязательно обрадуется брату или сестре… Я много чего говорил ей тогда, что растрогало бы любую женщину. Но глаза Эли оставались сухими, и в её взгляде я явственно читал готовность… к чему? К смерти или к жизни?
Роковые два месяца миновали, и, хотя Эли опасалась худшего, всё благополучно и по сей день. Надеюсь, осёдлый и более размеренный образ жизни, что мы ведём сейчас, всё же сказался благоприятным образом. Моя жена больше не изнуряет себя круглосуточной работой, приняв в канцелярию даму-секретаря и перепоручив ей менее важную работу. Больших сражений и дальних путешествий пока не предвидится. Единственное, что внушает нам обоим серьёзное беспокойство - возраст Эли. Ей уже двадцать девять лет. Если в её мире впервые рожать в таком возрасте самое обычное дело, то у нас это связано с серьёзным риском для жизни. Но я надеюсь и верю… Этот мужичонка - тонконогий, с отвисшим брюшком, с грубыми чертами лица - типичный обитатель трущоб Ист-Энда или Суррея. Собственно, именно оттуда сэр Чарльз его и извлёк. И Джонатан Адамс служил за это своему господину верой и правдой. Служил, зная, что в любой момент, не угодив милорду, может снова оказаться на дне общества. И там скорее всего его очень быстро уничтожат: там не любят тех, кто хоть чуточку, хоть ненадолго над ними возвысился. - Милорд, - Джонатан, держа в руках серебряный тазик и бритвенные принадлежности, немного неуклюже поклонился. - К вашим услугам. Джонатан был полезен сэру Чарльзу, и не только как брадобрей. Несмотря на свою внешнюю непривлекательность и вполне английскую сдержанность, он был чем-то сродни театральному типажу слуги - эдакого пройдохи-итальянца. Джонатан умел и услужить господину, и добыть весьма интересные сведения, хоть и не джентльменскими способами - напиваясь в тавернах с нужными людьми или ловко орудуя монетками. Сэр Джеймс не любил тратить лишние деньги, однако Джонатан всякий раз оправдывал все затраты. А здесь, в пиратском городе, где в порту таверна на таверне, добыть нужные сведения - легче лёгкого. Потому ежедневное бритьё для сэра Джеймса имело двойную пользу: и привёл себя в порядок, и есть над чем поразмыслить. - Что ты вызнал? - поинтересовался господин посол, когда слуга ловко взбил мыльную пену. - Много интересного, милорд, - лицо Джонатана исказилось странной гримасой. Должно быть, ухмылкой, но сэр Чарльз в том почему-то усомнился. - Я вчера вечером посидел в таверне с черномазым конюхом из Алькасар де Колон. Пить он вовсе не умеет, но за чужой счёт… - Говори о главном, - оборвал его сэр Чарльз. - Я поставил ему пару кружечек рома, - Джонатан намылил господину щёки и подбородок, одновременно продолжая свой рассказ. - Язык у него малость развязался. Слово за слово, и выболтал он поразительные вещи о своей госпоже!… Чуть выше голову, милорд, самую малость… Знаете ли вы, что миссис Эшби сейчас в тягости? - Нет, - сэр Джеймс старался говорить, не шевеля челюстью: Джонатан уже аккуратно орудовал острейшей бритвой, малейшее неосторожное движение обернётся порезом. - Очень интересно. - Потому-то она в последнее время и одеваться стала как леди, - поддакнул слуга. - Раньше-то всё в камзолах и штанах бегала, а месяц назад заказала у местной портнихи несколько платьев - и домашних, и для выхода в свет. - Выхода в свет? - нахмурился сэр Джеймс. - Разве пристойно даме в столь деликатном положении выходить в свет? - Здесь нравы попроще, чем у нас, милорд. |
