— Ильвара… А что?

— Красивое имя, — ответил варвар. — А что?

Она засмеялась и поцеловала его.

— Будите свою мумию, мой господин. Хозяин дома приглашает всех к завтраку. Накрыли в саду, по обыкновению. Дом-то разрушается. Здесь нужно много денег, чтобы все привести в порядок, вот хозяева и придумали: если у них в имении кто-то гостит, накрывать к столу прямо под деревьями. Мол, так роскошней. По мне, какая разница, но господин Ларен желает выглядеть эксцентричным, если уж не в состоянии выглядеть богатым…

Конан пожал плечами и принялся расталкивать старуху.

Она с трудом проморгалась. За ночь на ее ресницы налипли комочки гноя, так что ей пришлось очищать глаза пальцами.

— Старость не радость, — сообщила она, увидев Конана. — А безобразная внешность — вообще проклятие.

Киммерийцу показалось, что эта сентенция адресована лично ему, хотя старуха, несомненно, говорила о самой себе.

— Что-нибудь дурное за ночь случилось? — осведомилась она.

— Почему непременно дурное? — удивился Конан.

— Вы что же, голубчик, никого не обесчестили? — она выглядела недовольной. — Зря теряете время.

— Если верить Аркамону, то это Рувио обесчестил Майру, из-за чего та и утопилась.

— Сущее вранье! — сердито произнесла старуха. — Никто никого не… впрочем, это к делу не относится. Подай мне одеться, раз уж эта бездельница Ильвара ушла.

— Вы знали имя служанки? — удивился Конан.

— Разумеется, она ведь назвала его вам.

— Так вы не спали?

— И вы еще рассчитываете дожить до моих лет? — возмутилась старуха. — С наблюдательностью как у пожилой коровы и находчивостью как у страдающего одышкой мопса? Голубчик, либо вы сильно себе льстите, либо крепко недооцениваете человечество…

— Смотрите, как бы вам самой не оказаться в дурах, — проворчал Конан себе под нос. — Вы будете не первой, кто принял меня за глупого и неотесанного варвара.

— Зато я первая, кто сравнил вас со страдающим одышкой мопсом, — парировала старуха. — Спорим, я первая?

— Я не буду спорить.

— Но я первая?

— Лучше надевайте вот это платье… Оно поможет окружающим смириться с вашей внешностью.

Рядом с кроватью лежало принесенное служанкой Ильварой длинное бесформенное платье, разукрашенное бахромой и маленькими самоцветами. Оно было таким ярким и так сильно блестело и переливалось, что невольно притягивало к себе взгляд — и, соответственно, отвлекало его от лица самой старухи.

Старуха выбралась из кровати и спустила на пол ноги. Ноги у нее были как спички, высохшие и коричневые, ногти — длинные, черные, загибающиеся, как у птицы. Конан с трудом подавил отвращение. "Если бы она была, предположим, не человеком, а гарпией, я не находил бы ее такой безобразной, — подумал он. — Напротив. Для гарпии она просто очаровательна. Так что следует думать о ней как о чудовище. Об очень симпатичном чудовище".

Он натянул на свою нанимательницу ее блестящий наряд, помог ей спрятать серый пух — волосы — под тонкое покрывало и в конце концов нашел ее вполне привлекательной. Для гарпии, разумеется.

Вместе с Конаном Эригона вышла в сад. Она шагала медленно, наваливаясь на руку своего телохранителя. То и дело она останавливалась и озиралась. Многое в саду представлялось ей интересным, причем чаще всего ее внимание привлекали самые обычные, невинные предметы, вроде клумбы с уже отцветающими цветами или старой скамьи в тени раскидистого дерева.