— Самая длинная в США. Если дальше пойдем, то через два квартала в нее упремся. Днем было бы слышно Каллиопы с колесных пароходов. Вот что я вам скажу: в Новом Орлеане шагу некуда ступить от истории и призраков, но самую мощную энергию я чувствую, когда стою на Променаде Муна и смотрю, как несет свои воды река. В этой воде истории и энергии столько, сколько нам и не снилось — а уж завладеть ею и думать нечего.
Их тихую беседу прервала компания подгулявших юнцов, которые шагали к Бурбон, раскатисто хохоча и размахивая пластмассовыми стаканчиками. Не хохотал из них лишь один — друзья держали его под мышки, а он лишь переставлял ноги с видом смертельно раненного героя.
Провожая их взглядом, Элизабет сморщила нос.
— Неужели вас это не раздражает? Мне кажется, что местные жители должны страшно злиться на всех этих туристов, которые приезжают только ради попоек.
Борей покосился на пьяную компанию с таким видом, словно заметил ее только сейчас.
— Да нет, — возразил он. — Им просто весело. Понимаете, народ сюда едет развеяться. Если они выпьют лишнее или начнут орать песни — невелика беда. Лишь бы никого не обижали. Кроме того, Квартал только на туристические доллары и живет. И вообще, видали бы вы, что здесь на карнавал творится…
— Вам лучше знать, — произнесла Элизабет. — И все же я диву даюсь, какие здесь все терпимые.
Ее спутник, запрокинув голову, расхохотался:
— Елки, во Французском Квартале почти двести лет пили, гуляли и развлекались с куртизанками. Пираты, дуэли и все такое. Так что ж мы теперь будем сучки в чужих глазах подмечать?
Не зная, что сказать, Элизабет сменила тему.
— А куда мы, собственно, идем?
— Что ж, зная примерное направление их движения, я хочу проверить одну догадку, — заявил Бобо. — Вон там есть ирландский паб «О’Флаэрти». Живая музыка — настоящая кельтская — и музыканты очень приветливые, всегда приглашают с собой джемовать. Спорим, что если ваши ребята решили выпить, там-то они и засели.
И в этот же момент, словно повинуясь заклятию, издалека донеслось слабое эхо гитары, а вслед — звучный женский голос, поющий балладу.
— Кажется, вы правы, — выдохнула Элизабет, ускоряя шаг. — Это голос Фе… Фионны. Я его узнаю где уг…
Тут стали различимы слова песни. Элизабет резко замерла на месте.
— Что такое? — спросил Борей, озабоченно глядя на нее.
Элизабет не отвечала. Застыв, как истукан, с гримасой гнева на лице, она дослушала песню до конца, до последних аккордов и бурной овации.
— С вами все в порядке? — не унимался Борей.
— Да так, ничего, — произнесла Элизабет наконец, встряхивая головой. — Просто… песня эта… Это старинный марш ИРА. Страшно привязчивый. Называется «Четыре зеленых поля». В нем рассказывается об ирландском восстании — по сути, автор песни клянется, что оно никогда не закончится. Если учесть, сколько человек — и англичан, и ирландцев, — погибло в Ольстере, такие песни — просто верх бестактности. На публике их исполняют редко. Прямо надивиться не могу, что Фионна ее спела.
«А точнее, что ее спела Феба», — пробурчала Элизабет про себя.
— Думаю, у нас тут к песням относятся посвободнее, — несколько смешался Будро. — Простите, если вас это расстроило. В утешение скажу только одно — здесь о чем только не поют, включая наши собственные войны.
Музыка зазвучала вновь, но на сей раз это была задорная застольная песня. |