Стра-а-а-ашно, аж жуть…

    Неожиданно запястье опять кольнуло нагревшимся крестом. Ведун натянул поводья, остановился, приподнялся на стременах, внимательно оглядываясь… Ничего. Лес как лес. Ни шороха, ни хруста. Ну, разве берега в этом месте немного повыше, а более ничего особенного.

    Тронув гнедую пятками, Середин двинулся дальше, и вскоре крест остыл. Заехав за излучину, ведун опять придержал коней, а потом решительно развернулся, помчался назад, приблизился к подозрительному месту. Крест нагрелся - но никаких изменений вокруг так и не произошло.

    -  Ладно, - решил Олег. - Может, и нет здесь никакой нежити. Может, колдун какой сильное заклятье сотворил, вот крест его и чует. Может, даже и доброе заклятье. Христианству-то ведь все равно…

    Он бросил на берега прощальный взгляд и снова тронулся вверх по реке размеренным шагом - ни от кого не убегая и никуда не торопясь.

    -  Так, на чем мы остановились? На чем-то страшном… А, вспомнил…

    Олег старательно прокашлялся и запел:

    Вихри враждебные веют над нами,

    Темные силы нас злобно гнетут,

    В бой роковой мы вступили с врагами,

    Нас еще судьбы безвестные ждут…

    Освященное в Князь-Владимирском соборе серебряное распятье остыло, свидетельствуя о том, что сгусток нехристианской магии остался где-то позади, и Середин снова придержал лошадку, испытывая нехорошее предчувствие - пока еще неопределенное, но ведун своему чутью привык доверять. Лучше десять раз понапрасну перестраховаться, чем один - булавой по голове схлопотать.

    Но мы поднимем гордо и смело

    Знамя борьбы за рабочее дело,

    Знамя великой борьбы всех народов

    За лучший мир, за святую свободу…

    В этот момент откуда-то издалека донеслось конское ржание, и Олег запнулся, прислушиваясь к новым звукам. Ржание оборвалось, сменившись тихим всхрапыванием. Потом опять послышался призывный лошадиный крик.

    -  Вот и попутчики… - задумчиво пробормотал ведун.

    Обычно наглое ржание означало близость дикого табуна или крупной княжеской дружины. Орут когда ни попадя только натуральные жеребцы. В смысле - не оскопленные. Доказывают, так сказать, свои мужские качества: то соперников на бой вызывают, то табун зовут, то с самками заигрывают. Посему ни в хозяйство, ни в боевой поход жеребцов не берут - больно уж капризные. Характер любят показать, драку затеять, с хозяином норовом потягаться. Голос опять же подать по поводу и без повода. На жеребце и в засаде на спрячешься, и в строю плотном не пойдешь - грызутся, брыкаются, выделиться норовят. В общем, коли жеребец под седлом и идет, то только один на армию, под полководцем, в чисто выпендрежных целях. Дескать - вот я какой, на жеребце гарцую! А выпендриваются чаще всего молодые князья, задиристые и безбашенные. Те, что еще ни имени, ни доблестей не имеют и очень прославиться хотят.

    -  Дикого табуна здесь быть не может, - вслух подумал Середин. - Значит, дружина скачет… А не сховаться ли мне в кусты?

    Не сказать чтобы ведун испугался - все-таки не первый месяц по Руси бродит. К повадкам жителей привык, постоять за себя острой саблей и быстрым заклинанием умеет. Хуже будет, если юный правитель гостеприимство проявить захочет. Откармливать несколько дней станет, в усадьбу затащит, баню через сутки топить велит. Застрянешь на неделю, если не больше… И кто знает, чем дальше дело обернется. Может, и не доедешь до весны к Уральским предгорьям, не увидишь Бабы-Яги, о которой столько слухов в Вятских землях бродит.