К Деду Морозу лично я отношусь настороженно, поскольку свои подарки я получал от младенца Иисуса и волхвов, и недавно, побывав в Кёльнском соборе, я даже проверил, на месте ли их мощи, которые Райнальд фон Дассель и Фридрих Барбаросса похитили из миланской базилики Сант-Эусторджо. Еще меня в детстве раздражали дети, вместо волхвов верившие в Бефану, которая тоже, кстати, пришла к нам из язычества и напоминает хэллоуинскую ведьму; однако церковь оставила ее в покое, поскольку, выбрав себе имя, созвучное Эпифании – празднику Богоявления, она сделала шаг к христианству. Так что после Латеранских соглашений признали и фашистскую Бефану.

Из хора спорящих по поводу Хэллоуина выбивается голос Роберто Беретты (газета Avvenire от 23 октября), который предлагает не торопиться с проклятиями и призывами к пасторскому крестовому походу, поскольку Хэллоуин «аукнулся церкви. Именно так. Уже в IV веке мудрые Отцы… предпочитали улаживать, а не запрещать, доминировать и преображать, а не отменять, истреблять, предавать забвению и цензурировать. Иными словами, наши предки умели “христианизировать” языческие праздники».

Достаточно вспомнить, что, закрепив за Рождеством 25 декабря (ни одно из Евангелий не указывает на рождение Христа именно в этот день, а по расчетам астрономов Вифлеемская звезда вообще должна была появиться осенью), христиане пошли навстречу языческим обычаям, а также германским и кельтским традициям с их праздником зимнего солнцестояния Йолем – от него, кстати, мы и унаследовали рождественскую елку (я лично предпочитаю францисканский вертеп, поскольку к нему нужно подходить с фантазией, а нарядить елку способна даже ученая обезьяна).

Выходит, вместо того чтобы рвать на себе волосы, достаточно просто христианизировать Хэллоуин, что нам и предлагает Беретта: «Если Хэллоуину (напомню, что это слово означает “канун Дня всех святых”) суждено вернуться к своим кельтским корням, вымышленным или настоящим, погрязнуть в коммерческой мишуре или “сатанинских” ритуалах, он всего лишь займет предназначенное ему место; нам же остается только размышлять, почему нашей культуре (а может, и духу) не хватило силы, чтобы пойти по стопам предшественников».

Проклятая философия

Заявлено, что «Великий замысел» – дело рук двух авторов, только в случае с Хокингом эта метафора звучит как издевка, ведь всем известно, что его выдающийся мозг не способен контролировать конечности. Следовательно, книга в большей степени создана вторым автором, которого аннотация на клапане суперобложки представляет как известного популяризатора науки и сценариста нескольких эпизодов Star Trek (что становится очевидным при взгляде на яркие, завораживающие иллюстрации, будто из старых детских энциклопедий, только вот они никак не проясняют содержание сложнейших физико-математико-космологических теорем, хотя их задача заключается именно в этом). Наверно, не стоило вверять судьбу философии персонажам с заячьими ушами.

Книга начинается с категорического заявления, что философия больше не может сообщить нам ничего нового и одна лишь физика способна объяснить, (i) как понять окружающий мир, (ii) какова природа реальности, (iii) нужен ли Вселенной создатель, (iv) почему есть что-то, а не ничто, (v) почему мы существуем и (vi) почему мироздание устроено так, а не иначе. Перед нами стандартный набор философских вопросов, но замечу, что книга Хокинга и Млодинова поясняет, каким образом физика отвечает на последние четыре, которые выглядят наиболее философскими из всех.

Однако подступиться к последним четырем вопросам можно, только ответив на первые два, а именно: что подразумевается под понятием «реальность» и каков на самом деле известный нам мир. Это если в двух словах. Помните школьный курс философии: познание основывается на уподоблении субъекта познаваемому объекту? Есть ли что-то вне нас (Вуди Аллен добавлял к этому: «Если есть, почему они так шумят?»), или мы воплощаем идею Беркли о человеке, или же, как считал Патнэм, мы лишь мозг в чане?

В итоге предложенные авторами ключевые ответы оказываются типично философскими, и без этих философских ответов ни один физик не смог бы объяснить, почему и что он знает.