Я только напоминаю, что никто никогда не пытался завоевать мир во имя Великого Духа или одной из тех сущностей, которые потом перекочевали в бразильскую религию кандомбле, да и Барон Суббота никогда не призывал приверженцев вуду начать экспансию за пределы Карибов.
Можно предположить, что лишь монотеистическое верование способствует объединению крупных территориальных единиц, которые рано или поздно начинают расширяться. Однако Индийский субконтинент никогда не стремился к экспорту своих богов, а Китайская империя с ее огромной территорией и отсутствием единой веры и единого взгляда на творца этого мира ни разу (до сих пор) не покушалась на Европу или Америку. Сейчас, правда, Китай именно этим и занимается, но исключительно с помощью экономики, а не религии: он скупает западные фабрики и акции, и ему нет никакого дела, в кого там верят люди – в Иисуса, Аллаха или Яхве.
Эквивалентом классических монотеистических религий можно назвать великие светские идеологии, нацизм (как версия язычества) и советский атеистический марксизм. Но их завоевательная война забуксовала без Господа воинств, а без него некому было околдовать и повести за собой последователей.
Хорошее воспитание
Кого чаще цитируют?
В общем, у количественных показателей есть свои особенности. Однако вернемся к подсчету цитат. Сразу поясню, что этот критерий хорошо работает в случае с точными науками (математика, физика, медицина и прочие) и менее показателен для наук отвлеченных, например гуманитарных. Приведу пример: я издаю книгу, доказывающую, что Христос – основоположник масонства (кстати, за приличное вознаграждение, которое пошло бы на благотворительность, я могу составить целый библиографический список на эту тему, причем в него войдут самые настоящие опубликованные труды, просто их никогда не воспринимали всерьез). Запасись я несколькими неопровержимыми на вид доказательствами, можно было бы с ног на голову поставить весь историко-теологический научный мир, и уверяю вас, что сотни исследований подхватили бы цитаты из моего сочинения, причем наверняка большинство авторов приводило бы их, чтобы оспорить. Есть ли специальный счетный орган, который определяет, в каком контексте, позитивном или негативном, упоминалась цитата?
Что же делать с таким серьезным и аргументированным научным трудом, как работа Хобсбаума о «коротком веке», с которой многие не согласились и вступили в полемику? По какому критерию исключались бы все критические упоминания? Или нам теперь лишить Дарвина ученой степени, раз больше чем в половине случаев его цитировали и продолжают цитировать с целью доказать, что он неправ?
Если критерии оценки будут исключительно количественными, придется признать, что последние несколько десятилетий наиболее цитируемыми авторами остаются Бейджент и Линкольн с бестселлером о Святом Граале. Содержание – чушь собачья, но их как цитировали, так и будут цитировать. Если бы мы придерживались количественных критериев, то вуз, предложивший этим двум авторам руководить кафедрой истории религий, тотчас взлетел бы на первую строчку рейтинга.
В применении к точным наукам подобные инициативы еще более сомнительны. Несколько лет назад научное сообщество потрясла теория (крайне спорная и, вероятно, ошибочная) Понса и его коллег о холодном ядерном синтезе. Ее цитировали бессчетное число раз, почти всегда сопровождая опровержениями, и если руководствоваться количественным критерием, мы непременно должны с ней считаться. В подобных случаях, возразят некоторые, количественный критерий надо применять только к серьезным научным журналам, но – хотя в результате критерий снова станет качественным – как быть, если в пресловутых серьезных журналах этих ученых только критикуют? Нам снова нужны качественные критерии. Хотел бы я знать, сколько возражений выслушал Эйнштейн, когда обнародовал общую теорию относительности. |