Они воспитаны на рекламе, пестрящей сокращениями и иностранными словами, из-за которых теряется чувство родного языка, не привязаны к метрической системе мер, получая премии за потраченные мили, школа уже не служит для них местом познания мира, и, свыкшись с компьютером, добрую часть своей жизни эти ребята проводят в виртуале. Письмо одним лишь указательным пальцем вместо целой руки «уже не задействует те же нейроны или зоны коры головного мозга, что раньше» (и, наконец, все они повально multitasking). Мы жили в чувственно воспринимаемом метрическом мире – они живут в мире нереальном, где между далеким и близким нет больше никакой разницы.
Я не буду останавливаться на размышлениях Серра насчет того, возможно ли удовлетворить новые запросы в сфере образования. В любом случае речь в его обзоре идет о перевороте, по своей радикальности сопоставимом разве что с изобретением письма и затем, через много веков, – печати. Вот только эти нынешние новые техники мутируют с огромной скоростью, и «одновременно тело претерпевает метаморфозы, изменяются рождение и смерть, страдание и исцеление, профессии, пространство, жилая среда и бытие-в-мире». Почему мы оказались не готовы к этим преобразованиям? Серр приходит к выводу, что отчасти, вероятно, виноваты философы, которым полагается предвидеть перемены на уровне знаний и умений, и они с этой задачей не справились, поскольку, «увязнув в политических дрязгах, прозевали приход современности». Не знаю, прав ли Серр во всем, но в чем-то он прав.
Где все прочие шестидесятилетние?
Но проблема, как мне кажется, в другом. Как показал недавний кризис, наше младшее поколение рожденных в девяностые произвело на свет «движение», но пока что не имеет заметных лидеров, тогда как все словесные баталии прошедших недель развернулись вокруг харизмы персонажей, которым в районе восьмидесяти, а то и за восемьдесят, – Наполитано, Берлускони, Родота, Марини, самыми молоденькими оказались Амато – семьдесят пять лет, Проди – семьдесят четыре и Загребельски – семьдесят. Откуда такой пробел по части лидеров между поколением восьмидесятых и великими харизматичными старцами? Отсутствует поколение родившихся в пятидесятые – то есть, выражаясь понятнее, те, кому в 1968 году было от восемнадцати до двадцати.
У каждого правила есть исключения, и мы могли бы вспомнить Берсани (1951), Д’Алему (1949), Джулиано Феррару (1952) и даже Грилло (1948), но первые трое прошли через 68-й, состоя в компартии (то же самое произошло с их младшим соратником Вендолой, 1958 года рождения), а четвертый в ту пору был еще актером. Отсутствуют на политической арене и, в любом случае, не смогли воспитать лидеров международного масштаба как раз бывшие участники событий 68-го.
Одних поглотил терроризм или внепарламентская борьба, другие (как Капанна) избрали для себя довольно маргинальные политические функции, а третьи (в доказательство, что их революционный задор был лишь фасадом или голым расчетом) стали чиновниками при Берлускони, кто-то пишет книги или ведет колонку, кто-то со скорбным высокомерием удалился в башню из слоновой кости, персонажи наподобие Страды ударились в волонтерство, и в общем, когда нагрянул кризис, никто из этого возрастного диапазона не выступил в роли спасителя отечества.
Штука в том, что в молодых бунтарях 68-го воплотились стремления и идеалы движения, которое поистине всколыхнуло весь мир, частично изменило обычаи и социальные взаимоотношения, но в конечном итоге не затронуло по-настоящему экономические и политические устои. Эти молодые люди – в самом что ни на есть юном возрасте – стали харизматичными вождями, которых боготворили поклонники обоих полов, они могли говорить лицом к лицу с Великими Старцами той эпохи (а то и плевать им в лицо). Охваченные манией величия (а поглядел бы я на вас, если б вы попали на первые страницы газет в восемнадцать), они либо забыли, либо не успели усвоить, что, чтобы выбиться в генералы, надо начать с капрала, потом стать сержантом, затем лейтенантом и так далее, продвигаясь вперед шаг за шагом. |