Знаешь ли ты, как скверно мне было! Как... — Он напряженно подыскивал простые слова, чтобы передать чувство потерянности, охватившее его, поведать о своем пьянстве, испуге, одиночестве, об отвращении к самому себе, переполнявшем его. В конце концов он просто посмотрел на нее пристально, покачав головой, как будто ждал ответа.
— Тебе показалось, что все произошло внезапно? — спроеила Ка-рен. — Мне тоже. Я ушла на встречу с одним человеком и была уже на пути домой, когда осознала, что не хочу возвращаться. И сказала себе — хватит. Я повернула в другую сторону и так и не попала домой. Вот почему я не взяла с собой никаких вещей.
— "Сказала себе — хватит"! — Паскью глотнул виски, и в голове у него все поплыло...
— Хватит пустоты, — продолжала Карен. — Пустота — вот, видимо, от чего я прежде всего хотела избавиться.
Ключ к разгадке пока не нашелся.
— Но почему именно в Италию? — спросил Паскью. — Не понимаю, что тебя туда влекло?
— Думаешь, климат?
— Климат, вино, картинные галереи, ну не знаю, что еще. В этой истории все удивительно.
— Меня увез туда итальянец.
Паскью медленно отвинтил колпачок на бутылке виски и подлил в стакан — чуть-чуть, лишь бы чем-то себя занять.
Карен улыбнулась и вскинула брови.
— Забудь об этом.
Помолчав, он сказал:
— Ты меня удивляешь...
Этому воспоминанию было всего две минуты, но он чувствовал, как толща прожитых лет расступается перед ним, чтобы перенести его в тот момент, когда Карен произнесла: «Я ушла на встречу с одним человеком. И уже была на пути домой...» Вот здесь-то и крылся ключ к разгадке.
— И как его зовут? — Он задал Карен тот же вопрос, с которого она начала разговор, войдя в квартиру, с той лишь разницей, что ее это на самом деле нисколько не интересовало.
— Как его зовут? Где мы познакомились? Как долго это у нас продолжалось? Все это вопросы десятилетней давности, Сэм. Я полюбила его и разлюбила тебя. Просто интересно — даже поразительно, что у тебя никогда не возникало ни малейшего подозрения. — Она выпила виски залпом с таким видом, словно собралась уходить. — Поразительный эгоцентризм.
— Ты считаешь?
— Эгоцентризм и безразличие — две стороны одной медали. — Она продолжала: — Его зовут Эдуардо. — Теперь уже не имело никакого значения, знает он это или нет.
— И ты продолжаешь жить там?
— Да. Мы несколько раз переезжали, но все время оставались в одном и том же районе. Теперь живем в окрестностях Перуджии. У нас своя ферма, есть даже небольшой виноградник.
Паскью закрыл глаза, стараясь представить себе эту картину. Холмы под синим небом, террасы с виноградниками, дом, сложенный из бледного камня, крытый большими терракотовыми черепицами. На террасе Карен с Эдуардо потягивают вино, нежась в последних лучах заходящего солнца.
— Звучит идиллически, — отметил он.
— Такая жизнь нас вполне устраивает. — Она произнесла это подчеркнуто скромно.
Паскью хотел сказать: «Я был в отчаянии, в ужасе! Хотел, чтобы ты вернулась, не знал, где ты находишься. Но никаких решительных шагов не предпринимал. Побывал в Аргентине, сидел там в тюремной камере, ожидая, пока появятся палачи и начнут меня пытать». Но ничего этого он не сказал, понимая, что не о нем сейчас идет речь. Что он ее совершенно не интересует.
— Итак, Карен... — Он улыбнулся ей, словно старой знакомой, случайно замеченной в толпе. — Думаю, ты предприняла это путешествие не для того, чтобы извиниться. |