— Почему все связанное с занятиями вызывает жуткий страх? — прошептала Катя. — Это абсурдно… Наши наставники были нормальными людьми — не людоедами, не педофилами, не уголовниками. Они выполняли работу, за которую получали деньги («Неверно, — подумал Вадим, — палач тоже получает за свою работу»)… Может, не совсем этичную, но все же работу… Почему мы их боялись? Почему мы ненавидели эту школу? Почему ни о чем не догадывались наши родичи в дни свиданий? Ведь не двойников же посылали к ним на встречу! Я помню эти свидания. Смутно, но помню. Мама привезла мне на зиму шубку из ламы — она еще шутила: «Этот зверь зовется ламой…» — и желто-розовый шарфик, который связала бабушка.

— Нас обрабатывали с помощью психических штучек, — окутывая компанию дымом сигарет, процедила Жанна. — Поэтому в нужные моменты мы были как шелковые. Во все остальные — сами собой, но под плотным энергетическим воздействием. Отсюда страх.

— Как рубильником — вверх-вниз, — сипло провещал Гароцкий. — Полагаю, на нас обкатывали какую-то программку из новинок. Или тест на восприимчивость. Психологи, итить их…

— Куда там психологи — психи… — Екатерина вдруг тяжело задышала. — Они ставили передо мной ширму и требовали определить, какой предмет за ней лежит. Не угадать — а увидеть и доложить. Разрешали сделать одну ошибку на десять тестов. Я допустила две — они дважды подсунули мне чертика на блюдечке: знаете, такое уральское литье из города Миасса? Это сбило меня с толка. Я не помню, чтобы на меня орали. Они вообще никогда не повышали голоса. Но наказывать умели… Я сидела в абсолютно темной комнате, плача от страха. Никого и ничего: ни людей, ни окон, ни мебели — я бы наткнулась. Только дверь, которую я нашла на ощупь. Я просила выпустить меня, стучалась — вы не представляете, как давит это на голову — сидение в кромешной тьме. В ответ — ни звука. Не помню, сколько времени прошло — я пыталась успокоиться, унять дрожь, но вдруг начался такой кошмар! — из всех щелей мне в уши полез многоголосый писк! Застучали лапки по полу, зацарапали когти… Я чуть с ума не сошла. Как представила эту крысиную армию, лезущую из всех дыр, — как она окружает чувствительную маленькую девочку с босыми ножками… Я была на грани смерти, честно. Помню, сил кричать уже не было, я просто села на пол, сжала голову руками — «не кусайте бедную Катеньку, не кусайте…» — и поплыла…

— Магнитофон, — компетентно заявил Борька, — В 82-м уже вовсю практиковалось стерео. А где-то, возможно, применяли квадро — для пущего задора. Не живыми же крысами тебя пугали — откуда крысы на спецобъекте КГБ?

— Трудно осмыслить даже в тридцать три года, — прошептала Катя. — А в одиннадцать… как бы я смогла?

Борька вздохнул.

— Ну, это понятно.

— Перестаньте вы вспоминать, — проговорила Рухляда. Ее голос опять дрожал, — не соберете вы полезной информации, а только вберете в себя зло. Оно нас погубит, оно уже разлагает нашу волю, а впереди такая чернота, из которой выберутся не все…

— Без устали безумная девица… — забубнил Борька.

Мостовой взвизгнул:

— Заглохни, Кассандра!

— Выберутся не все — это уже окрыляет, — рассудительным тоном изрек Макс. — По крайней мере, кто-то выберется.