— Если эта плата обеспечит забвение, я согласен рассмотреть подобный вопрос.

Его голос был спокоен и отчетлив, но звучащий в нем надлом привлек ее внимание. Она прислушалась и уловила боль, которую он старался скрыть.

— Нет, вы не сделаете этого, — уверенно заявила она. — Без сомнения, вы что-то предпримете, но не это. Вы же — Эль-Леон, разбойник, о подвигах которого поют песни. Неужели вам будет так трудно сразиться с доном Эстебаном? Я знаю, если вы соберетесь с силами, вы сможете одновременно защитить меня и спасти Висенте.

Он сухо усмехнулся.

— Кто знает? — медленно произнес он. — Вероятно, стоит попытаться.

Рефухио глядел на женщину, которую он держал в объятиях. Даже в темноте он видел ее бледность. Внезапно ему захотелось сорвать с нее одежду. Он хотел увидеть не тело ее, но разум, узнать, о чем она думает, что чувствует и во что верит, хотел узнать, каким она видит его. Он мог сделать это силой или же хитростью, но каким будет результат? Его действия могут повлечь за собой нежелательные последствия. Поэтому он должен выжидать, чтобы получить желаемое. Он будет осыпать ее нежными словами и щедрыми обещаниями, пока она не перестанет быть загадкой для него, а когда его любопытство будет удовлетворено, он отделается от нее.

Она не такая, как все. Она не вымаливала униженно его любовь, не соблазняла обещаниями. Он не интересует ее, это ясно. С другой стороны, она не избегала его и не изображала застенчивую, испуганную девочку. У нее была сила воли, в противном случае она бы не оказалась здесь. Ее нельзя было запугать. Даже в минуты опасности она старалась не обнаруживать свой страх. Самые дикие вспышки его гнева она встречала с пониманием, приводя его этим в замешательство.

Он надеялся, что она говорит ему правду, но не мог быть уверен в этом. Она была тайной для него, и это было опасно. Необходимо было узнать о ней все, что возможно. И, видит бог, когда он узнает все, наступят, как всегда, скука и пресыщение.

Пилар не стала отвечать на его издевки, и он отступил. Вдали светились окна их единственного убежища. Он указал ей на него жестом, исполненным галантности и искренности.

Пилар пошла к домику, оставив разбойника позади. Она отвлекла Рефухио от грустных мыслей о Висенте, но, как ни странно, не чувствовала удовлетворения от этого. Ей казалось, что она добилась не уступки, а лишь временной отсрочки.

Пунктом назначения оказался Кадис. Тысячелетний Кадис, пристанище десяти тысяч кораблей. Город, где финикийские мореплаватели вспоминали о родном Тире, где карфагеняне и римляне вином встречали танцовщиц. Сюда же было доставлено золото ацтекских богов. Кадис, где море окружает Аламеду, и Аламеда подступает к городу, Кадис, охраняемый скалистыми горами Лос-Кохинос и Лас-Пуэрхас…

Они направлялись в Кадис, откуда должен был отплыть в Луизиану дон Эстебан.

Никто не спросил, что они будут там делать. Для вопросов не оставалось ни времени, ни сил, ни дыхания. Пилар считала, что раньше они путешествовали очень быстро; она заблуждалась. Сейчас они мчались по горным дорогам, заставляя встречных путников прижиматься к обочине, давя подворачивавшихся под копыта гусей и цыплят. Крики и ругань неслись им вслед. Они превратили упитанных горных лошадей в загнанных кляч, ели и пили, стоя одной ногой в стремени, и ни на минуту не смыкали глаз.

Им приносили поесть, уводили измученных коней и приводили свежих. Те, кто помогал им, тихо беседовали с Рефухио, указывали путь, объясняли дорогу и провожали путников. Иногда он расплачивался за услуги серебром.

Лига за лигой оставались позади. День мерк, приходила ночь, и снова наступал день, а они все мчались на юг. Пилар была измучена еще до того, как они пустились в путь, теперь же каждое движение было для нее пыткой. Иногда ее охватывало блаженное полузабытье, и она, сохраняя зрение и слух, теряла способность чувствовать.