Присутствующие очень внимательно слушали Нину, но казалось, что никто не удивился этому открытию.

– И тогда вы решили, что это и ваше наследство тоже, но просто забрать было не интересно, решили поиграть. Какой грех вы оставили своему дяде? – спросил Эрик.

– Это правда, я решила еще и отомстить за отца, – ответила Нина. – Мне папа, конечно, говорил про обиды, но щадил детскую психику. В этой же тетради он себя не сдерживал и изливал все, что думал и про отца, и про брата в красках. Это все наложилось на мою жизнь с матерью, и я решила, что хоть кто-то да должен ответить за все страдания, что выпали на нашу с отцом долю. Просто забрать свое было мало.

– Это ты убила Робика? – спросила Сталина Павловна ошеломленно.

– Да, – вместо замешкавшейся Нины ответил Эрик. – Она тут же с ним развелась и переехала в Зиму, он не мог понять, почему, очень страдал и вот однажды приехал к ней сюда и напился.

– И попросился переночевать, – продолжила Нина, поняв, что Эрику уже все известно. – Я никогда не любила этого маменькиного сынка, не способного на поступок. Думала свекровь съедет заживем нормально, но этого не произошло. Я стала его еще больше презирать. Да, это я настояла, чтоб он отправил мать к сестре, но то, что он подчинился этому гнусному требованию, вызвало во мне не уважение к нему, а презрение. Мужчина способный выгнать мать из дома не мужчина, даже если он делает это по просьбе любимой женщины. Тогда он приехал, как всегда жалкий, стоял передо мной на коленях и плакал, просился остаться до утра и я дура пожалела его, а эта тварь меня обманула и, пока я спала, он прочел на моем рабочем столе бумаги отца и все понял. Я проснулась и застала его там, выгнала, велела забыть все, что он видел, но этот придурок решил поживиться и стал обхаживать дамочек данного дома, чтоб через них пробраться сюда и забрать мандалу. Я его машину увидела, когда вас сюда привезла, решила проследить и все поняла. Надо было действовать быстро и жестко. Когда он стоял под домом и смотрел в бинокль в окна, видимо, решая, как лучше туда залезть, я подошла и ударила его кирпичом по голове. Помог снеговик, которого я поставила под окном кабинета дяди, когда начала свою вендетту. Специально слепила его жутким. Подумала, еще один устрашающий жест для Аюшеева будет и, усадив этого выскочку за него, просто прикопала снегом. Правда я не ожидала, что его так быстро найдут.

– На кирпиче был найден ваш отпечаток пальца, – сказал следователь.

– Я не заметила, как порвала перчатку углом кирпича, и потому один палец вылез, – кивнула Нина, – но надеялась, что пронесет.

– Дура, – простонала Сталина Павловна, обхватив голову руками, – какая же ты дура… Ведь он это все делал ради тебя, ведь он тебя, ненормальную, вернуть хотел. Робик позвонил мне и сказал, что ему очень нужна мандала Аюшеева, чтоб вернуть твою любовь!

– Андрей Андреевич, вы когда узнали, что в мандале? – спросил следователь. – И почему не принесли камни в полицию? Вообще-то, это государственная ценность.

– Я не в курсе, что это государственная ценность, – буркнул Аюшеев, но прозвучало не очень уверенно. – А про камни узнал, когда умер отец. Я тогда был банкротом, Иванна все продала и уехала, отказавшись мне помочь, а оставленная отцом мандала как насмешка висела на стене дома. Вот однажды я в пьяном порыве сорвал ее со стены и стал топтать, а одна из бусин выпала из своего гнезда и, как орех расколовшись, потеряв свою скорлупу, засверкала.