- Я буду рожать.

- Ты с ума сошла? Тебе пятнадцать лет!

- Ну и что? Я сама виновата. Мне и расхлебывать. А убить ребенка я не дам.

- Это я виноват, а не ты. Я старше и… - он запнулся, не желая говорить «опытнее», какой уж тут опыт, если она забеременела. – И это наш ребенок. И расхлебывать – нам. А не тебе.

- Олег, я не буду делать аборт!

Она почти кричала, и на них начала оборачиваться. Они сидели на скамейке в скверике на площади Тургенева, где всегда было множество молодых мам с колясками. От одного их вида сейчас его бросало в дрожь.

- Настя, тебя заставят, - он изо всех сил старался говорить спокойно, но голос срывался. – Узнает Ольга, позвонит вашим родителям…

- Я ничего ей не скажу. До тех пор, пока уже не будет поздно что-то делать. А там… Там посмотрим.

- Господи, какая же ты еще наивная, - застонал он. – Аборт можно сделать на любом сроке. Только на позднем это называется искусственные роды. Я еще раз говорю, тебя заставят. А меня – посадят.

- За что? – широко распахнула глаза Настя.

- А вот за то. Ты несовершеннолетняя.

- Но ведь мы любим друг друга?

- Кого это интересует? Послушай, есть только два варианта. Либо ты все-таки делаешь аборт, пока никто не узнал. Но для этого нужны деньги. Большие деньги. И связи. Опять же потому, что ты несовершеннолетняя

- Нет! – по ее щекам побежали слезы. – И как ты только можешь?

- Тогда… - он сжал кулаки и поймал за хвост свою трусливую мысль, которая никак не желала уходить совсем. – Тогда ты ничего никому не говоришь, и мы ждем января. Пять месяцев – это еще не очень заметно. Тебе исполняется шестнадцать. Идешь в женскую консультацию, берешь справку, что беременна, получаем разрешение и расписываемся. И уезжаем.

- Куда?

- Не знаю. Неважно куда. Подальше от твоих. Ты пойдешь на это?

- Ты ведь будешь со мной? – помолчав, тихо спросила Настя.

- Конечно, - он обнял ее и крепко прижал к себе. – Я даже знаю, куда мы можем поехать. У меня есть двоюродный брат под Ярославлем. Там нас никто не найдет. Ну а потом, когда родится ребенок… Мы сможем вернуться. Тогда твоим родителям ничего не останется другого, только принять нас. Это же ведь будет их внук. Или внучка. Не какой-то там эмбрион, а живой человечек.

- Хорошо, - кивнула Настя и вздохнула судорожно, как маленькая девочка, которую убедили, что горе не стоит слез, что мячик найдется, а не найдется – так купят новый.

65.

Он молча рассматривал свои руки – с буграми вен и коричневыми пигментными пятнами. А я рассматривал его. Я не сомневался, что он знает все. Слишком уж… содержательно он молчал.

Бог из машины. Еще в античности, когда автор трагедии загонял своего героя в тупик и не знал, как его оттуда вытащить, на помощь приходил deus ex machina - бог из машины. Он спускался на сцену откуда-то сверху, на специальном приспособлении и благополучно разрешал все проблемы. В современной литературе, если не ошибаюсь, это называется «рояль в кустах». В трудный для развития сюжета момент появляется некто или нечто неожиданное, и вот уже действие благополучно бежит дальше, подпрыгивая. Если бы кто-то вздумал написать книгу обо мне, появление Пушницкого, разумеется, сочли бы таким роялем в кустах.

И зря сочли бы. Потому что я искал его – и нашел.

Чтобы непременно об этом пожалеть.

Это сказал я? Хватит уже! Сколько можно?

- Кто вы такой? – тихо спросил Пушницкий.

- Я же сказал…

- Да, я слышал. Родственник Вероники Аркадьевны. Но это неправда. Зачем какому-то родственнику знать то, что случилось двадцать лет назад? Рисовать генеалогическое древо? Писать семейную сагу? Пока вы не объясните, кто вы и зачем вам знать, что случилось с Закорчевскими, я вам ничего не скажу, - он оторвался наконец от созерцания своих пигментных пятен и посмотрел мне прямо в глаза.