Мартин, ты просто ни разу никакой не сыщик и не герой романа. И не умеешь искать. Видали, записную книжку ему в руки не дали. Значит, надо действовать по-другому. Во-первых, пойти в то место, где бабушка работала до ухода на пенсию. Последняя запись в трудовой книжке – какой-то научно-исследовательский институт. Раз организацией похорон занимались тетки с работы, значит, он никуда не делся, не закрылся.

Во-вторых, я могу зайти в то же самое Интернет-кафе и на том же самом сайте поискать людей с фамилией Закорчевские. Не думаю, что их в Петербурге великое множество. Возможно, хоть какой-то родственник найдется.

А еще я могу поехать на филфак университета и в первый медицинский и попросить списки маминых и папиных однокурсников. А потом попробовать их найти – опять же через Интернет. И что бы я без него делал? Говорят, раньше существовали адресные бюро, где за небольшую сумму можно было сделать запрос и найти нужного человека.

Я уже ложился спать, когда телефон зазвонил снова. Не успел я сказать «алло», трубка запульсировала короткими гудками.

26.

Он решил проследить за сыном Ольги и узнать, что тот делает в Питере. Первый раз позвонил по телефону Вероники Аркадьевны в тот же день, когда парень увидел его на улице. Адрес и телефон он узнал еще в день похорон, в администрации кладбища. И стоило это всего полсотни. Парень снял трубку. Значит, действительно живет в бабкиной квартире, а не просто зашел туда на время.

Второй раз он позвонил на следующий день вечером – чтобы убедиться, что щенок по-прежнему там. И еще раз – утром. Вот теперь можно было начинать следить. Он зашел в парадное дома на другой стороне Малого проспекта, поднялся на второй этаж и уселся на широком подоконнике, наблюдая за подворотней напротив.

Время шло, парень не появлялся. Он начал нервничать.

Почему этот щенок не выходит? Почему?

Мимо него кто-то проходил, какая-то старуха проворчала что-то недовольно – он не слышал. Какое все это имеет значение!

Его раздражало это смутное то ли чувство, то ли ощущение, то ли желание – он сам не мог понять, что тревожит его измученный мозг. Единственное, что он знал точно, - то, что ощущение это связано с сыном Ольги и Камила. Словно какая-то незримая нить соединила их в тот момент, когда они смотрели друг другу в глаза. Он знал, что должен увидеть его. Во что бы то ни стало. Должен знать о нем все. Каждый его шаг. Словно шептал ему кто-то: этот мальчишка опасен для тебя.

Время подобралось к полудню, когда парень неторопливо вышел из подворотни. Постоял, настороженно оглядываясь, - словно чувствовал на себе его взгляд. Похоже, телефонные звонки его напугали. Или насторожили.

Он быстро сбежал по лестнице вниз, осторожно выглянул из парадного. Парень неторопливо шел по проспекту. На нем была ярко-красная футболка, поэтому упустить его он не боялся. Подобравшись поближе, он разглядел на футболке акулу с разинутой пастью и надпись «What about lunch?»1

Его передернуло. С акулой у него прочно ассоциировалась Ольга. С мерзкой, безжалостной акулой. Вспышка ненависти была такой же яркой, пылающей, как футболка ее сына. И если бы взглядом можно было убить, мальчишка уже лежал бы на асфальте мертвый. Всю свою ненависть к Ольге и Камилу он перенес сейчас на их сына. Что они? Они уже далеко. Там, где он не может достать их снова. Зато их ублюдок – здесь. В двух шагах от него. Так близко, что можно догнать его и… И ничего. Потому что вряд ли он сможет справиться с ним голыми руками. Вот если бы он взял нож.