– И армию не помнишь? Афган?

– Афган? Нет, не помню. Мы что, служили вместе?

– Да, – после длинной паузы сказал Борис Иванович, – да. Мы вместе служили… Вот ведь мерзавцы!

Кто это с тобой сделал?

– Да уж нашлись добрые люди. У нас в России, оказывается, добрых людей навалом. Одни вкатили какую-то дрянь, от которой у меня память отшибло, другие в паралитики меня записали и чуть было обе ноги не оттяпали по самое не балуйся… А теперь вот ты. Ну рассказывай, что задумал. Водку я уже упаковывал, милостыню просил… Теперь что? Героин расфасовывать?

– Водку? – переспросил Борис Иванович. – Водку?! Это в Куяре, что ли? Ну, суки! Ну, держитесь, твари!

Он вскочил и забегал по комнате, время от времени с треском ударяя кулаком в раскрытую ладонь.

Бакланов некоторое время наблюдал за ним с вялым интересом, пытаясь угадать, зачем этот усатый здоровяк вытащил его из переделки, которая могла стать для него последней.

Михаил не сомневался, что видел именно его в боковом зеркальце мчавшегося через марийский лес грузовика, но от этого непонятная ситуация только еще больше запутывалась. Что нужно от него этому усачу? Чего еще можно хотеть от той развалины, в которую он теперь превратился? Неужели этот человек – посланец из забытого прошлого, кто-то, кто знал Баклана до того, как он потерял память? Кто-то, продолжавший искать его все это время и наконец нашедший…

«Черта с два, – мысленно сказал Баклан. – Так я вам и поверил. Хватит, научили. Я теперь пуганый, битый-перебитый, меня за лежалую сигаретку и диванчик с чистой простыней не купишь. Нашелся благодетель…»

Он устал следить за мельтешением неустанно мотавшейся туда-сюда фигуры хозяина и стал разглядывать комнату. Комната выглядела чистой и аккуратной, была неплохо обставлена, но на всем здесь лежал неуловимый отпечаток холостяцкой неустроенности.

Деньги у хозяина квартиры, судя по всему, изредка водились, но вот женщины если и приходили сюда, то очень ненадолго.

На стене, на самом видном месте, висела фотография. Это был коллективный снимок, запечатлевший группу каких-то военных. Баклан с вялым интересом стал разглядывать фото и вскоре нашел на нем хозяина квартиры.

Молодой; не старше тридцати пяти лет, уже тогда усатый, веселый и уверенный в себе, он стоял в окружении вооруженных солдат на фоне каких-то гор.

Третье справа лицо во втором ряду показалось Баклану знакомым, и, приглядевшись, он понял, что видит себя – такого, каким он был, вероятно, лет пятнадцать назад. В груди горячо толкнулось сердце, и на мгновение Баклану почудилось, что он вот-вот вспомнит что-то очень важное. Он пытался усилием воли заставить память работать, в то же время прислушиваясь к доносившемуся из прихожей голосу хозяина, который говорил с кем-то по телефону. Точнее, не говорил, а орал, но Баклан все равно понимал его с пятого на десятое, будучи погруженным в свои мысли.

Потом он увидел прямо у своего лица телефонную трубку, которую протягивал ему хозяин, и вопросительно взглянул на Бориса Ивановича.

– Бери, бери, – сказал Комбат. – Не бойся, не укусит. Это тебя.

Ничего не понимая, но уже начиная чувствовать, что его неприятности закончились, Михаил Бакланов взял трубку и приложил ее к уху.

– Баклан, Баклан, я Береза, – послышалось в трубке. – Как слышишь меня? Прием!

– Береза, я Баклан, слышу тебя нормально, – автоматически ответил он, не в силах уразуметь, что означает только что произнесенная им белиберда, но почему-то уверенный, что ответить нужно было именно так.

Более того, он почти наверняка знал, что произносил эту фразу сотни раз и когда-то отлично понимал, что она означает.