Бакланов сел рядом, отгоняя комаров. Он сидел, по-турецки скрестив ноги, и вспоминал Шибздика, сказавшего на прощание замечательную вещь: мы не рабы. Шибздик был мертв, Бакланов узнал об этом от Лехи-Маленького так же, как и то, что перед смертью бестолковый коротышка не выдал бандитам своего товарища по побегу. Он умер свободным, и, вспомнив о нем, Бакланов понял, что все было правильно: и то, что они вернулись сюда, и то, что собирались сделать, и то, что уже сделали. Если закон уснул или ушел в бессрочный отпуск, человек просто обязан защищать себя и своих близких сам, не перекладывая эту обязанность на чужие плечи.

Комбат начал похрапывать – сначала тихонько, а потом все громче. Не отвлекаясь от своих мыслей и продолжая в то же время чутко прислушиваться к лесным шорохам и пению птиц, Бакланов толкнул спящего в плечо. Борис Иванович, не просыпаясь, пробормотал что-то неразборчивое и повернулся на бок, перестав храпеть. Бакланов невольно улыбнулся: память его по-прежнему была пуста, как недавно вымытая классная доска, но он почему-то был уверен, что Комбат мгновенно проснулся бы при малейшем подозрительном шорохе.

Подберезский просидел на дереве почти час. Потом наверху раздался шорох, тихий треск подломившейся ветки и невнятное, отпущенное свистящим шепотом ругательство.

Потом среди ветвей возникли ноги Подберезского, а через мгновение он мягко спрыгнул на землю, опустившись на корточки и даже не коснувшись руками травы.

Борис Иванович уже был на ногах.

– Ну что? – спросил он, протирая заспанные глаза.

– Двое, – коротко доложил Подберезский. – Пулеметчик и снайпер. Сидят в кустах с рациями и считают ворон.

– Подойти к ним можно?

– Спрашиваешь! Это же обыкновенные валенки!

Не пойму только, почему они до сих пор не затеяли резаться в «очко».

– Тогда пошли. Только учтите, что хотя бы один нам нужен живым, иначе ворота придется высаживать.

У периметра они разделились. Подберезский указал Бакланову точное направление, в котором находился окопчик, где засел бандит с пулеметом, и беззвучно растворился в кустах. Борис Иванович выбрал удобную позицию, откуда были хорошо видны ворота ангара, и затаился там с «наганом» Лехи-Большого на тот случай, если кому-то из часовых удастся вызвать подмогу.

Через шесть минут по его часам кусты слева от ворот затрещали и расступились. На заросшую травой асфальтированную дорожку, спотыкаясь, выбрался человек в камуфляжном комбинезоне. Глаза у него были дикие, к потному лицу прилипли листья и комочки земли. Вслед за ним из кустов вышел довольный Подберезский, держа в одной руке рацию, а в другой – армейскую снайперскую винтовку.

– Ну что стал, стояло? – добродушно осведомился он, толкая замешкавшегося охранника между лопаток стволом винтовки. – Давай шевели поршнями!

Борис Иванович покинул свой наблюдательный пост и тоже вышел на дорожку. Пленный вздрогнул от неожиданности и сделал странное движение, как будто намереваясь побежать одновременно на все четыре стороны.

– Тпррр, – сказал ему Подберезский, и охранник послушно замер.

Кусты снова зашевелились, и из них выбрался Бакланов с ручным пулеметом наперевес. Борис Иванович заметил кровь на его пальцах и не стал спрашивать, что случилось со вторым охранником.

– Давай махнемся, Баклан, – предложил Подберезский. – Ты мне свою машинку, а я тебе – : «весло».

– Да, – сказал Бакланов, отдавая ему пулемет и беря в руки винтовку с оптическим прицелом, – так будет лучше.

– Ну вот, – обрадовался Андрей, – а ты говоришь, что ничего не помнишь!

– А я и не помню, – с некоторым удивлением ответил Бакланов.