|
Но мысли у меня не очень-то приятные. – Какие мысли, мама? Что ты себе напридумывала? – Со временем скажу. – Мама! Говори немедленно! – потребовал Валерий. – Что произошло? Я чего-то не знаю? – Сынок, не дави на меня. Либо я окажусь права и ты сам обо всем узнаешь, либо я ошибаюсь, и тогда я со смехом тебе все расскажу и попрошу прощения за то, что подозревала Лару. – Нина!… Он собрался было высказать матери свое негодование, ведь нельзя же так, честное слово! Напустить туману, заговорить о каких-то подозрениях, а потом спрятаться в кусты и прикрыться обещаниями со временем все объяснить. Такой стиль общения допустим между чужими людьми, между посторонними, но между близкими, родными… Это уж слишком. Да и в чем можно подозревать Ларку? В том, что она ворует деньги из сумочки матери или Аниты? С наркоманами это случается сплошь и рядом, но только в том случае, если они нуждаются в деньгах. А Лариса в них не нуждается, Валерий всегда дает ей большие суммы. Впрочем, как знать, может, она глотает что-то запредельно дорогое, и ей даже этих сумм не хватает. Все это промелькнуло в голове мгновенно, но Риттер не успел ничего сказать, потому что зазвонил телефон. – Ларису позовите, – лениво потребовал женский голос, показавшийся Валерию вульгарным и не совсем трезвым. – Она спит. Ей что-нибудь передать? – Он машинально отметил, что голос этот ему не знаком. Новая подружка? – Скажите, что я звонила. – Кто – вы? У вас имя есть? – сердито спросил он. – Она сама знает. – Голос хохотнул, и его обладательница повесила трубку. Мать смотрела на сына пристально, тревога выплескивалась из ее глаз и заполняла собой, казалось, все пространство огромной гостиной. – Опять Ларису спрашивали? – Она не то спрашивала, не то утверждала. – Почему опять? – К раздражению от разговора с матерью прибавилось и раздражение от этого вульгарного голоса, и Валерий уже не пытался его скрывать. – По-моему, за весь вечер это был первый звонок. И, по-моему, Нина, у тебя теперь каждое лыко встанет в строку. Но мать словно и не замечала его настроя. Или считала нужным не замечать? – И опять незнакомый голос? – Незнакомый, – нехотя подтвердил он. – Женский? – Да, женский. И что из того? – И опять не назвалась? – Да! – он наконец взорвался. – Она не назвалась! И что из этого следует? Только то, что у Ларки появилась новая приятельница, незнакомая с правилами хорошего тона, вот и все! Она часто сюда звонит? И что, это, по-твоему, преступление? Почему я должен в чем-то подозревать жену только на том основании, что у нее появилась знакомая не из высшего света? Твой доморощенный аристократизм, Нинуля, уже переходит всякие границы! Прости за резкость, но жизнь с отцом тебя развратила, ты никогда не работала, ты почти тридцать лет вращалась в высшем обществе и даже представления не имеешь о том, что отсутствие воспитания вовсе не означает отсутствия порядочности. На свете огромное количество добрых и честных людей, которые не умеют правильно общаться по телефону, а ты их всех готова априори записать в преступники. Уйми, наконец, свой снобизм и оставь Ларку в покое! Валерий был уверен, что мать рассердится, немедленно прекратит разговор и уйдет к себе. Она почти никогда не повышала голос и не опускалась до нудных и тягостных выяснений отношений, она просто печально улыбалась и замыкалась в холодном молчании. Печаль в этих случаях была призвана демонстрировать ее разочарование тем, что собеседник оказался таким недалеким и невоспитанным. |
