– Что?

    – Ну, говорят, что вы всегда из воды сухим выходите. Что умеете остаться в живых, не погибнуть... – Вдруг он так смутился, что даже при свете плошки стало видно, как краска заливает его скулы и щеки.

    – Когда приоденешься, – хмыкнул Рост, – поднимись в башенку и просигналь последний раз, пусть Перевал в течение всей ночи поддерживает костер. Самый большой, какой только сможет. Вдруг это да окажется решающим условием нашего спасения.

    – Есть. – Михайлов подумал и сказал: – Тогда я лучше сейчас сбегаю, передам послание, а то скоро уже и Солнце выключится. Придется масло жечь, а его жаль... Доспехи я потом надену, до выхода на марш у меня будет время.

    – Давай, – согласился Ростик. – Заодно меня перед выступлением разбудишь. А то я...

    Договорить он не успел. В его сознании возник какой-то разрешающий сигнал, и сон мягко затопил Ростика. Он знал, что может поспать почти час до выступления, и не собирался упускать такую возможность. Все-таки его ждала еще одна, третья подряд бессонная ночь. А это, для такого сони, каким был Ростик, являлось серьезным испытанием.

    5

    – И что потом? – спросил старший лейтенант Смага, командир Перевальской крепости, поглядывая какими-то очень осторожными глазками по сторонам. Ростик никак не мог понять их выражения.

    – Ничего, – ответил Рост лениво. Он сидел в главной зале крепости развалясь, почти довольный собой и всем светом. – Прорвались через их ряды, слитным огнем смяли попытки пернатых разъединить возки, а потом болотами, болотами – и оказались у кромки твердой почвы почти на пять километров раньше погони бегимлеси. А тут они уже не особенно и рвались в бой, видно, помнили, как мы чистили эту местность из недели в неделю и гравилетами, и БМП, и огнем, и холодным оружием.

    Они прорвались, они были почти все живы. Осталось только сдать раненых, отделить для срочной отправки в город подхвативших таинственную болезнь уже после того, как они вышли из крепости, и можно считать свою миссию оконченной. Почти наверняка его гарнизон будет расформирован, следовательно, его командование подошло к концу.

    В комнату неожиданно вошел Каратаев. Он был решителен, как паровоз.

    – Из Боловска запрашивают о потерях.

    – Люди – раненых четверо, заболевших – семеро. Волосатики...

    – Это не важно, – отозвался Каратаев, но Ростик резким жестом привлек его внимание:

    – Ты отправишь доклад так, как я его сформулирую, или я сам поднимусь к телеграфистам. – Убедившись, что Каратаев в очередной раз, закатив глаза к небу, выразил ужас нахождения рядом с Ростом, но больше не спорит, добавил уже спокойнее: – Бакумуры – двенадцать поцарапанных из пращей, трое серьезно задеты из ружей, остальные, чуть больше восьмидесяти душ, в порядке.

    – Теперь все? – спросил Каратаев.

    – Все.

    Он ушел. Рост потянулся за великолепным травяным чаем, когда Смага неожиданно спросил:

    – Не понимаю, почему вы с ним не поладили? Это не очень хорошо, Гринев...

    – Тогда позвольте мне удивиться: как вам удалось с ним поладить? – Он отхлебнул чай, потом посмотрел на вежливого, немолодого, лет уже под тридцать, с франтоватыми усиками старлея. Ему не хотелось, но он обязан был задать этот вопрос: – Кстати, как могло получиться, что вы отпустили гравилет в Боловск? Вы же знали, что из крепости на Скале к вам идет гарнизон, поддержка с воздуха могла оказаться решающим фактором в бою.