— Тень службы безопасности, которая путается под ногами. А они — боги! Супермены! Профессионалы! Правда, понятия не имели, что вместо денег я вез на яхте ящик тротила, и если бы не ты, то остался бы я в памяти народной вечным борцом за социальные права обманутых. И, должно быть, до сих пор не знают, что умные ребята с Барсучьей поляны чистят по компьютерной сети банковские счета. Ты думаешь, убийство Караева, Лепетихи, бомжа с дикого пляжа они как-то связали с делом Милосердовой? И не сомневайся — нет! А фамилию Малыгина наш друг Валера вообще услышал сегодня первый раз в жизни.
Я перевел дух и посмотрел на Анну, чтобы убедиться: она понимает меня.
— У них иные масштабы мышления! Они мыслят как политики, они смотрят на мир глазами орлов, парящих высоко в небесах. Для них преступление — это социальное, политическое и еще черт знает какое явление, а не трупик с продырявленной грудью, валяющийся где-нибудь в подъезде. Отсюда такое отношение к нам с тобой. Мы засоряем красивую игру ферзей и королей пешечной возней. Валера готовится к значительному событию, из-за которого жертвует «Евгением Онегиным» и ложей, соседствующей с президентской. ФСБ делает заключительный ход и ставит мат. «Е-два, е-четыре» — прочие ходы и жертвы, которые подготовили эту победу, не принимаются во внимание, ибо умаляют значение завершающего хода.
Я замолчал и, когда наступила тишина, понял, как громко, долго и банально говорил.
Анна смяла в руке билеты, кинула бумажный Цюрих в пепельницу и поднесла к нему зажженную спичку.
55
— Еще раз, — сказала Анна. — Первые три цифры.
Она сидела перед экраном компьютера, возила перед носом индифферентного Варфоломея «мышью» и искала по электронному справочнику адрес банка по номеру счета, который я ей диктовал. Это был тот самый счет, на который хакерами переводились деньги с Барсучьей поляны.
— Триста десять, — диктовал я, — пятнадцать… семьдесят четыре…
— Индекс?
— «Р» два ноля ВБС.
— Есть, — ответила Анна. — Кажется, ухватила. «Москва. Восточный филиал „Униксоцбанка“. Улица Саранская, дом тридцать, корпус четыре». — Она повернулась ко мне вместе с черным офисным креслом. — Ты счастлив?
— Я удовлетворен.
— Как? Уже? А разве твое уязвленное самолюбие не требует припереть Лешика к стенке?
Я пожал плечами.
— Собственно, уже нет. Перегорело.
— Да брось ты! — не поверила Анна. — А у меня как раз разыгрался аппетит. Сейчас я позвоню на работу, договорюсь о машине.
— Мне кажется, что нам с тобой будет достаточно лишь понаблюдать за кульминацией со стороны.
— Или изнутри. В общем, там будет видно. Как говорил кто-то из великих, главное — ввязаться в драку. Это будет наш с тобой дембельский аккорд, как говорят в армии.
— За этот аккорд Нефедов потом со мной водку пить не будет.
— А чем мы ему навредим? Кто может запретить нам гулять по улицам?
— Никто, — ответил я и посмотрел в окно. Шел дождь. Улица блестела мокрым асфальтом. Над сливными решетками набухали комки желтой пены. На всех машинах качались стеклоочистители. Пешеходы, распустив зонтики, прыгали через лужи, как лягушки по кочкам. |