К чему я это говорю? Я прокручиваю все в уме: просматриваю каждый клип, чтобы выбрать наиболее подходящий вариант окончания к нашему фильму, и ничего не могу найти. Однако я подумала, что поймаю тебя на слове и выскажу все, что у меня наболело на сердце, хотя бы то, что знаю. Мы оба относительно честны. Я считаю, это один из наших плюсов.

Когда в сорок три года я рассталась с Чарли, мне пришлось сознаться себе самой, что я из той неугомонной породы людей, которые никак не могут найти свою нишу в мире, такую, чтобы она была им в самый раз, точно по размеру. Моя жизнь в теперешнем ее виде будет некоторое время и дальше идти по инерции, ни шатко ни валко, а затем я начну выбираться на ощупь из этой тьмы, как и всегда. Мне придет в голову, что это не совсем правильно, что, наверное, можно найти что-то получше или по крайней мере не хуже, где-нибудь за следующей горой, и я пойду в ту сторону.

Бывают времена, когда я думаю почти абстрактно о том, как на протяжении моей жизни одни навязчивые идеи сменялись другими, и во мне поднимается волна стыда. Четыре специализации на выпускном курсе. Все работы, которые я перерабатывала. И мужчины. И тысяча хобби, которым я отдавалась с таким пылом, впрочем, быстро угасавшим. Все они были призваны спасать мой дух вечерами, в то время как днем мое тело истощалось в рабском труде ради будущего. Эти реликвии хранятся в подвальном чуланчике, куда я не позволю тебе заглянуть: огромный ткацкий станок, пластиковые бутыли, бочки для солений, стеклянные емкости (я пыталась делать собственное вино), поводья, мундштук и седла, оставшиеся от того периода, когда я решила сделать явью детскую мечту и заняться верховой ездой. Не говоря уже о коробках с эзотерической литературой и книгами о различных диетах и здоровой пище. Каждое из этих увлечений приходило и уходило, растаяв как туман и не оставив никакого следа, если не считать сопутствующих аксессуаров, гниющих в подвале, или единственного одеяла, которое я выткала для Никки и которым она все еще любит накрываться, когда ложится спать. Когда мне совсем лихо, я начинаю подозревать, что и Никки-то я родила, чтобы у меня был какой-то якорь.

И даже после этого я никогда не чувствую себя правой, я вечно стесняюсь чего-то, смущаюсь. Я знаю, что в конце концов может случиться так, что я окажусь здесь совсем одна, на том же берегу реки, с которого сходила в воду, пытаясь доплыть до противоположного берега. Кстати, я все еще плыву, но течение сносит меня назад. Очень больно осознавать тщетность своих поступков. Тем более если это неопровержимый факт. И все же бывают моменты, такие, как сейчас, когда я нахожусь более или менее в ладу сама с собой и хочу сказать: может быть, это я. Если мы, если у нас… в общем, если у нас ничего не получится, со мной все будет в порядке. Я это знаю. Это один из главных уроков, которые мне преподала Зора: я знаю, как защититься. Я умею с головой уйти в работу. И дело здесь не в моей бесхарактерности. Возможно, это даже предупреждение.

Все сказанное мной сейчас вовсе не означает, что я не сержусь. Напротив, я очень рассержена. Меня бесит, что ты уехал и что из-за тебя теперь должны страдать две женщины. Я задаю себе вопросы, которые слышала в своей голове все время, когда жила с Чарли: ну почему все, что только есть в мире по-настоящему ценного, почему все это должны отстаивать женщины? Прежде всего, разумеется, детей. Домашний очаг. И да, даже любовь. Я знаю, это не совсем справедливо. Иногда я с изумлением наблюдаю, как ты возишься с Никки — снимаешь с нее ранец, вынимаешь оттуда книжки и игрушки, делаешь ей бутерброды. Я предоставляю тебе гораздо больше пространства, где ты можешь развернуться, дать выход своим чувствам, чем Люси. Однако больше всего поражают твои доверие и удовлетворенность, то, как ты относишься к домашнему очагу и всему, что с ним связано.