|
В качестве импровизированной сцены ораторы использовали эмблему ЦПИ, представлявшую собой массивный железобетонный блок высотой футов шесть, на который они залезали по очереди. К концу дня там появился и Лойелл Эдгар. Разного рода личности, состоявшие в «Одной сотне цветов», выделялись в толпе благодаря красным нарукавным повязкам с китайскими иероглифами; когда объявили о выступлении Эдгара, эти типы начали протискиваться через толпу поближе к трибуне. Рядом с тем местом, где сидели мы с Сонни, прошли члены Прогрессивной трудовой партии — одетые в форму цвета хаки, шесть десятков человек двигались вперед, наклонив головы и положив руки на плечи впереди идущего. Они скандировали:
— Мао — красный! — Красные — сильнее всех! — Мао разнесет вдребезги машину войны! Я никогда еще не присутствовал на публичных выступлениях Эдгара, и сначала у меня сложилось впечатление, что я стал жертвой оптической иллюзии, видя издали человека, которого до этого знал только вблизи. На бетонном кубе стояла тощая фигура, одетая в рубашку, застегнутую на все пуговицы, и твидовые штаны, оставшиеся, наверное, еще со студенческих лет. Густые темные волосы блестели от пота. Когда Эдгар говорил, было видно, как двигаются сухожилия и мускулы у него на шее. Стоя на трибуне и размахивая мегафоном, который усиливал его дыхание, Эдгар, охваченный революционным пафосом, преобразился до неузнаваемости. В духе «культурной революции» он призвал к уничтожению всех элит. — Мы должны сделать университет местом, где мир улучшают, а не уничтожают. Нам не нужны исследования, которые позволят заживо изжарить наших врагов. Мы должны знать, как накормить обездоленных, и помочь им кормить самих себя. Мы должны положить конец такой практике, когда образование доступно лишь детям правящего класса, когда люди с черным, коричневым, красным и желтым цветом кожи появляются в наших аудиториях, чтобы убирать их, а не сидеть за столами в качестве студентов. Подстегиваемая примером членов «Одной сотни цветов», которые все еще проталкивались в передние ряды, толпа начала издавать во время пауз, точно рассчитанных Эдгаром, крики «Верно!». — Мы должны взять власть в свои руки, чтобы самим принимать решения, касающиеся наших жизней, вместо того чтобы подчиняться людям, которых волнует только их собственная жизнь! — с надрывом прокричал в мегафон Эдгар. — Мы должны поступать, как учит Мао: «Восстать и терпеть поражение, снова восстать и снова терпеть поражение, и так до тех пор, пока им не придет конец». Внезапно в первых рядах раздался тревожный крик. Кричала женщина. Истошно, пронзительно. Ее крик тут же захлебнулся. Что-то было не так. Что-то явно назревало. Мы все это поняли. — Пахнет бедой, — сказала Сонни и, схватив меня за руку, заставила подняться на ноги. Люди, сидевшие вокруг нас, тоже забеспокоились и начали вставать. Эдгар, который как раз сделал очередную паузу, прокричал в мегафон еще одну цитату: — «Если на нас нападают враги, это очень хорошо, так как подтверждает, что мы провели четкую разграничительную линию между врагом и нами!» И тогда я увидел в воздухе первый камень, который описывал длинную пологую дугу по направлению к окнам первого этажа. Закрытое пространство, охранники, облаченные в спецодежду и со спецсредствами для борьбы с беспорядками; мрачная, гнетущая атмосфера сродни той, что повисает над передним краем накануне боя. Все это вызвало во мне такое возбуждение, что какая-то частичка меня, выброшенная сердцем, будто взмыла в воздух, слившись в полете воедино с этим камнем. Огромного окна не стало в одно мгновение. Водопад осколков рухнул на охранников. Позднее они утверждали, что последовали и другие хулиганские выходки со стороны толпы, однако я знаю, что именно тогда увидел строй дубинок, взметнувшихся в воздух. |
