Да, интересно, конечно, какие у него тут гонорары? Афиши по всему Лондону расклеены, в зале – аншлаг, журналистов – как грязи. Короче, ясно, что за весь этот цимес продюсеры бабла нехило отваливают.

Тут у меня в башке сразу и щелкнуло – вот бы его в Ксенину постановку заманить! Пиар замутить конкретный: мегазвезда европейской сцены дает спектакль в память о покойном Мастере. Да расстреляй меня, на такое вся богема попрет как миленькая. Пресса набежит, телевизионщики… Инвесторы до кровавых соплей драться будут, чтоб в нашей программке свою рекламу поместить.

Короче, перспективы светили заманчивые. Надо было только уломать этого пафосного мудака. Сыграть на ностальгических чувствах, пообещать, что в Москве все уссутся от счастья, как только его увидят. Конечно, целоваться в десны мне с этим козлом не очень-то хотелось, был у нас там, в прошлом, один неприятный эпизод. Но это ничего, нам, нищим, не до гордости. Опять же, будет только справедливо, если через этого хрена, который когда-то дела мои сильно изгадил, я теперь выплыву. Конечно, главную роль Ксения Владу обещала. Но тот болван, я думаю, так рад будет, что друг юности нашелся, что не только роль ему уступит, но и свою надоевшую жену в придачу.

В общем, понял я, что надо, хоть порвись, пробраться к Вацлаву за кулисы и устроить встречу на Эльбе.

Как у меня получилось подобраться к звезде такого уровня? Не знаю, по всей видимости, наглость – второе счастье. Я начал лопотать что-то по-русски, дескать, ваша звезда – мой старый друг и однокурсник, он меня вспомнит, передайте ему записку! Ну, накорябал там свое имя-фамилию на бумажке и сунул охраннику. И в конце концов мистеру Грину сообщили, что какой-то сумасшедший русский бьется в истерике, передали мою писанину. И, сопровождаемый вездесущим секьюрити, я был допущен к телу.

Выглядел он, ясен хрен, отлично. Ну, при таких деньгах это не фокус. Наверно, и личного тренера себе позволить может, и диетолога-косметолога. Короче, как будто и не было этих восемнадцати лет – рожа гладкая, волосы густые, никакого тебе пивного брюха. Взгляд такой – ледяной и беспощадный, как у волка, ну, телкам нравится, одним словом.

Я к нему сразу и подступил:

– Вацлав, мать твою, какая встреча, сколько лет, сколько зим! А я и не знал, что ты в Лондоне…

Странно, мне показалось, что, когда он меня увидел, в первую минуту вроде как испугался. Рожу его самодовольную этак передернуло. Может, подумал, я к нему явился компенсацию за ту давнюю историю срубить? Вообще, неплохо было бы, конечно, но как теперь докажешь?

Однако он довольно-таки быстро взял себя в руки, состряпал непроницаемую мину и говорит:

– Гоша, это ты? Я тебя не узнал сначала.

– Ну да, – отвечаю, – это ты, видно, душу дьяволу продал за вечную молодость. А меня, как видишь, время не пощадило: вон и пузо намечается, и плешь проглядывает.

Польстил ему как мог, расписал, в какой восторг меня привел спектакль, как я счастлив был узнать его на сцене. И постепенно, ненавязчиво так начал переходить к главному вопросу нашей встречи. Выложил ему все: как Ксения задумала к годовщине смерти нашего Мастера поставить самое знаменитое его детище, уайльдовского «Дориана Грея», который Багринцев тогда с нами, студентами, готовил, но так и не успел осуществить показ спектакля. Рассказал, что дотошная вдовица разводит всяческую деятельность вокруг имени своего некогда знаменитого мужа, стрижет дивиденды с его памяти дай боже. Что, собрав наших бывших однокурсников, она зажгла всех своей гениальной идеей. Только вот про него, Вацлава, никто ничего не знал, поэтому роль Дориана пока Владу отдали.