сажусь на пол и наконец чувствую себя в безопасности. когда мне страшно, я обычно залезаю под одеяло и лежу, свернувшись калачиком, делая вид, что мы с этим миром не замечаем друг друга. сегодня эта мертвая квартира становится для меня таким одеялом. приютил меня ее бездвижный воздух. я долго сижу неподвижно и думаю, как много нужно платить, чтобы оставаться на своей земле живым и любимым, и как страшно, если платить тебе нечем.

когда мне становится скучно, я решаю залезть в шкаф, посмотреть, что там. в детстве мы с папой часто играли в «шкаф из Нарнии». я залезала внутрь, меня обнимали шубы и куртки, тяжелые, как мамонты. их рукава венчали детские плечи, а папа снаружи имитировал загадочный голос из ниоткуда, пророчащий мне волшебное превращение и долгие путешествия. заигравшись, он начинал описывать заснеженные леса других измерений, горы и водопады, гномов и эльфов, а меня усыпляли темнота и тепло. когда я просыпалась, в шкафу рядом со мной оказывалась коробка конфет, или фарфоровый чайничек, или еще какая то нелепость, которую мне послала королева Нарнии. с тех пор для меня шкаф стал вечным хранилищем тайны, от которой меня отделяет лишь шаг.

я сдвинула стеклянную дверцу, из таких, что все время застревают и проезжают по деревянной лунке со скрипом, искажающим сущее. за ней на трех полках ничего не было – только сбившиеся комья пыли. а вот за деревянной дверцей второй половины шкафа не было почти  ничего. на верхней полке стояло три коробки из под обуви, и когда я потянула одну на себя, она оказалась неожиданно тяжелой. я сняла ее двумя руками и поставила на пол. затем проделала то же с оставшимися. сняв крышку с первой, я ахнула. конверты, фотографии, открытки – куча неразобранных бумаг, перемешанных, с замятыми или оторванными уголками, доверху наполняли коробку.

мои родители познакомились в Москве. дед тогда уже вышел на пенсию и получил квартиру. он хотел подать заявление на жилье на острове, но бабушка запретила, поставив ультиматум: либо квартира в Центральном регионе, либо развод.

мой отец был инженером, и ему предложили хорошую должность на острове. мама сбежала из дома, ни у кого не спросив совета, потому что дед постепенно спивался, а бабушка от его пьянства медленно сходила с ума. в очередной раз, когда с работы дед пришел пьяным, она загоняла его по всей квартире, угрожая убить. в конце концов он забрался с ногами на унитаз в туалете и закрыл дверь на замок изнутри. тогда бабушка схватила топор и стала методично пробивать стену, обрушивая с каждым ударом истошный крик. в тот день мама ушла из дома к своему бойфренду, который сомневался, соглашаться ли на такую дальнюю командировку. они улетели на Сахалин с одним чемоданом на двоих, почти без вещей и совсем без денег.

несколько лет родители обживались на острове, дела пошли в гору, и вот уже квартира, которую они арендовали, стала обрастать предметами роскоши: магнитофоном, видеокамерой, холодильником, а потом и одеждой иностранных брендов. когда я родилась, мне купили японскую коляску трансформер и белое шелковое платьице за три тысячи рублей – заоблачная цена для две тысячи первого года. все это спокойно хранилось в квартире в Южно Сахалинске, а родители иногда улетали к родственникам на Большую землю, чтобы похвастаться мной и убедиться, что никто еще никого не убил. в один из таких визитов их квартиру обчистили столь тщательно, что украли даже видео  и фотопленки со свадьбы. мама с папой вернулись в абсолютно пустое помещение, где на потолке в зале болтался оторванный кабель: люстру, видимо, с корнем вырывали второпях.