кажется, я вышла из залива Терпения. или кто то вытолкнул меня. это было красиво. но не так, как у Боттичелли в «Рождении Венеры», а так, как у Курбе в «Происхождении мира».

о рождении я всегда думала через «Синюю птицу». в том советско американском фильме дети в белых одеждах, ждущие своего рождения, полны осознанности, но готовы утратить ее, чтобы обрести вновь. что то похожее потом сделают в мультфильме «Душа», но в моем сердце навсегда останется тот таинственный мраморный зал. мне хочется верить, что так и распределяются сознания по телам. нравится представлять, кем я была бы в том зале.

– это мое изобретение!

– а для чего оно?

– оно принесет всем счастье.

– а как оно работает?

– я пока не знаю. придет время появиться на свет – узнаю.

финансист и честный человек рождаются, входя в гигантский раскрывшийся цветок лотоса за спиной у Времени. я люблю этот образ и каждый раз, пересматривая фильм, как завороженная проживаю минуты, которые, я уверена, открывают секрет мироздания. даже если я и была в том зале, мне никогда не вспомнить этого. забывание – такая же важная часть, как знание. такая же красивая и сильная. но в шутку (или не очень) мне кажется, что я в голубоватой тоге говорила бы о терпении как о добродетели, которую я понесу в мир.

you are all in the hands of fate.

но терпение бывает разным – добродетельным и не очень. я приподнимаю голову Дани и встаю, выхожу в предбанник и набираю номер тети Оли. час ночи, но я больше не могу терпеть. алло. простите, что так поздно, вы не спите? она не спит, смотрит телевизор. пожалуйста, заберите меня к себе, можно я у вас переночую?

* * *

тетя Оля дает мне большой лоскутный плед. закутывайся. наливает мне вина и прикуривает сигарету. мы сидим на веранде, и воздух тоже кутается, под горой в цветах, а мы смотрим на него с высоты птичьего полета.

– тут зимой заваливает веранду до самой крыши. мы с Сашей открываем дверь, проковыриваем в снегу дырочку и туда курим.

у тети Оли независимое лицо. я полнюсь уважением к таким. они хранят внутри только свои эмоции, не отражая и не впитывая чужих, здраво сосуществуют. она ни о чем меня не спрашивает, это делает ей честь. мы выпиваем бутылку, слушая цикад, и расходимся каждая в свою спальню. перед тем как лечь, я умываюсь ледяной водой: мои щеки красные, и к горлу подступает тошнота – не из за вина, а из за желания никуда завтра не улетать и навсегда, навсегда остаться здесь, в этом не родном, но материнском, не своем, но таком вязко полюбившемся месте, где земля хранит кости моих предков.

сон распался на части: я лежу у окна, выходящего в небо. подоконник завален раковинами гребешков. я пьяна и могу позволить себе: я облизываю свой указательный палец. имитирую давление чужого тела на свое, словно это он лежит возле, обхватив мои бедра ногами, а губами – мизинец, и учит на этом уменьшенном фаллическом символе, как бы он хотел.

я перекладываю его ощущения на свои. все, что ни есть у нас общего, совмещаю, громко дышу, натягивая одеяло на голову, вот так пахнет мое дыхание, а его…

игра заканчивается перекрестком стыда. было бы здорово, если бы ты был здесь. «я всегда с тобой», – обычно отвечает он. это неправда. он кладет указательный палец себе на губы, и я тихо, как перышко, бьюсь в простынях, чтобы не было слышно.