|
На большее у него и времени-то не хватило бы, — ведь ему нужно было ещё и переодеться. Элоди отдала должное артистизму Рэнэ — тон его был искренним и задушевным, сказанное казалось продуманным и глубоким, и не будь она случайной свидетельницей библиотечной сцены — ей пришлось бы поверить ему. Некоторое время она с блестящими глазами даже любовалась лицемерием де Файоля: он никогда не казался ей опасным, скорее, фигляром и жуиром, и потому на губах её играла живая улыбка. Экий комедиант! Но вскоре ей это надоело. Люди смешны не столько теми качествами, которыми обладают, сколько теми, кои тщатся выказать, не имея их.
— Мне говорили, что и у другого Бэкона, Френсиса, есть сходный аргумент. Это правда? Арман Клермон в это время тоже вышел на прогулку — устали глаза, хотелось отдохнуть. Он сразу заметил Элоди и Рэнэ, и почувствовал, что в груди тоскливо сжалось сердце. Он поспешил к мосту — но был окликнут, причём, не мадемуазель д'Эрсенвиль, а самим де Файолем, рассчитывавшим с его помощью выпутаться из сложного положения. — Напомни, Арман, что общего в аргументах у обоих Бэконов — о причинах заблуждений. Клермон, по-прежнему недоумевая о причине интереса Рэнэ де Файоля к столь далёкой от него теме, ведь тот никогда не склонен был обременять себя лишними знаниями, тем не менее, искренне попытался растолковать её. Все просто, заторопился он, обращаясь лишь к Рэнэ, и стараясь не смотреть на Элоди. Четыре, по мнению Роджера Бэкона, причины у невежества людского: доверие сомнительному авторитету, привычка, вульгарные глупости толпы и невежество, скрываемое под маской бравирующего всезнайства. Френсис же Бэкон причиной заблуждения разума считал ложные идеи — «призраки», или «идолы», четырёх видов: «призраки рода», коренящиеся в самой природе человеческого рода и связанные со стремлением человека рассматривать природу по аналогии с самим собой; «призраки пещеры», возникающие благодаря личным особенностям каждого человека; «призраки рынка», порождённые некритичным отношением к распространённым мнениям и неправильным словоупотреблением и, наконец, «призраки театра», это ложное восприятие действительности, основанное на слепой вере в авторитеты и традиционные догматические системы, сходные с обманчивым правдоподобием театральных представлений. Файоль опустил голову, не зная, что сказать. Клермон подумал, что он лишний, неловко поклонился и направился к мосту. Себя он уверял, что хотел узнать, разобран ли завал на дороге. На самом же деле ничего он не хотел. Это были всё те же бэконовские «призраки пещеры». Просто ему тяжело было видеть мадемуазель д'Эрсенвиль вместе с Рэнэ. К тому же, хоть раскованность летнего отдыха чуть скрадывала его нищету, но находиться рядом с роскошно разодетым Файолем было неприятно. Арман и раньше замечал порой гнетущую тяготу своей скудости, но не чувствовал её столь остро, и был почти безразличен к тому, во что одет. Презрительный взгляд Сюзан задел, но не сильно унизил его. Теперь же понимание, что эта девушка сравнивает его с Файолем, больно ранило его самолюбие. Сказать по совести, самолюбие его не было ни раздутым, ни больным. Арман редко думал о себе и не интересовал себя. Но эта неожиданная встреча с красавицей с глазами лесной лани заставила его перемениться. Он просто не мог не думать, как выглядит в её глазах и что она думает о нём. Арман сразу ощутил эту зависимость от её мнения и, понимая, сколь ничтожным, нищим и убогим кажется этой утончённой аристократке, Клермон мрачнел, ощущая, как портится настроение и на душу наползают миазмы серого душного мрака. Арман поторопился исчезнуть с её глаз, и быстро перейдя мост, направился к мельнице, надеясь, что прогулка успокоит его взбаламученную душу и прогонит глупые мысли. Мадемуазель Элоди, наблюдавшая эту сцену в молчании, теперь не замедлила зло отыграться на мсье де Файоле. |
