Люди говорили обо мне: «Она не красива в обычном смысле этого слова, но ее странная, нездешняя внешность весьма привлекательна». Я знала, что в необычном наряде смотрюсь хорошо, даже среди красавиц, и хотела выглядеть необычно — ради Бевила.
Но с появлением Джессики чары потеряли силу. Я чувствовала себя неказистой, как когда-то в детстве, и это отражалось на моей внешности. Моя хромота стала заметней, а может быть, дело было просто в том, что в счастливые времена мне удавалось о ней забыть; нынешняя же пора никак не подходила под это определение.
Но что хуже всего, я стала подозрительной. Я никому не верила, за всеми следила, была постоянно настороже, и с каждым днем эта новая привычка все укреплялась.
Сколько я ни старалась обуздать свою ревность и страхи, они все равно одолевали меня.
С тех пор как я привезла Бенедикта в Менфрею, мы стали близкими друзьями. Наверное, я заняла в его сердце место матери, которой ему недоставало; я проводила с ним по нескольку часов каждый день, и он с нетерпением ждал моего прихода. Иногда я брала его на прогулку или отвозила в дом на острове: переправа в лодке приводила его в полный восторг.
Однажды утром, примерно через неделю после появления Джессики, Бевил уехал в Ланселлу один, и я отправилась в детскую к Бенедикту.
Джессика встретила меня прохладной улыбкой, которую я про себя уже начала сравнивать с улыбкой Джоконды. Она выглядела очень опрятно и, разумеется, блистала красотой в сиреневом платье с кружевным воротничком и манжетами. Нарядов у нее было немного, но во всех чувствовался безупречный вкус. Этого у нее не отнимешь — она знала, как одеться, чтобы подчеркнуть достоинства своей внешности, — а может, к подобной красоте просто шел любой наряд. Как всегда в ее присутствии, я почувствовала себя неловко и подумала, не этого ли она и добивается, глядя на меня своими холодными глазами. Она двигалась с недоступной мне грацией, и в любом ее жесте таилось очарование естественности.
— Я пришла проведать Бенедикта, — сказала я.
— Он играет в кубики.
— Думаю, я возьму его погулять. Может, мы поедем на остров — если ветер стих. Он это любит.
— Сегодня утром он уже гулял. Боюсь, он слишком устанет, будет капризничать, не станет есть. Знаете, у детей часто так. — И она обезоруживающе улыбнулась мне.
— О, но… — начала было я.
— Если б я знала, что вы придете, я бы перенесла прогулку. Но я полагаю, что режим дня очень важен.
— Я понимаю.
Я подошла к двери детской. Джессика не отошла от меня ни на шаг.
— Пожалуйста, не говорите ему, что собирались взять его на остров.
— Вы боитесь, что он станет проситься туда?
И снова она улыбнулась:
— Ну, конечно, станет. Но я знаю, что он переутомится.
Я вошла в комнату:
— Привет, Бенни.
— Привет! — Он даже не взглянул на меня. Но это еще ничего не значило: просто Бенни увлекся постройкой дома из кубиков.
— Пришла твоя тетя, — с укором заметила Джессика.
— Я знаю. — Он все еще не поднимал глаз. Джессика улыбнулась мне. Я опустилась на колени и стала рассматривать дом из кубиков.
— Он вот-вот упадет, — предупредила я мальчика.
Бенни кивнул, все еще не глядя на меня, — и в ту же секунду кубики рассыпались по полу. Бенедикт восторженно завопил.
Потом он схватил один из кубиков, но, к несчастью, цветная картинка на нем немного порвалась. Он мрачно заявил:
— Нужна Джесси.
Я взяла у него кубик и сказала:
— О, это легко можно приклеить.
— Бедный кубик хочет Джесси, — повторил малыш. |