Леона прислонилась к герцогу, и он слегка обнял ее, поддерживая.

— Пойдемте! У вас выдался нелегкий день, вам надо хорошенько отдохнуть.

У нее даже не было сил ответить, и герцог почти пронес ее по коридору до самых дверей ее комнаты.

Свет в ее спальне горел, но там никого не было.

Герцог довел ее до кровати и бережно усадил на нее.

— Мой сын немного возбужден сегодня, — заметил он тоном обыкновенной дружеской беседы, так, словно ничего не случилось. — Ему сказали, что вы придете с ним познакомиться, и что будете его женой. Обычно он очень спокойный и послушный.

— Я… не могу выйти за него замуж! — попробовала слабо возразить Леона.

Она с трудом заставила себя произнести это, и голос ее звучал так тихо, что она не была уверена, что герцог слышит ее.

— Утром все это будет выглядеть по-другому, Леона, вы успокоитесь и будете смотреть на вещи более разумно, — ответил герцог. — Я достаточно ясно представил вам возможные варианты. Мне кажется, я хорошо объяснил вам, что как только вы исполните свою миссию и произведете на свет наследника, вам незачем будет больше встречаться с вашим мужем. Мне говорили, что люди с такой болезнью, как у него, не живут долго. — Он помолчал немного, потом добавил: — Вы молоды и привлекательны, и вы будете обладать несметным богатством и властью. Не надо быть провидцем, чтобы догадаться, что немало мужчин будут искать вашего общества. Мужчин, которые будут любить вас, и которым, вы, без сомнения, будете отвечать взаимностью. И в этом не будет абсолютно ничего предосудительного.

Леона молчала, не в силах вымолвить ни слова. Язык не повиновался ей, собственное тело казалось ей парализованным, она не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой.

— Будьте же благоразумной, — предупредил ее герцог. — С вашей стороны было бы непростительной ошибкой раздумывать слишком долго. Полагаю, в ваших же интересах обвенчаться как можно скорее, лучше всего завтра вечером! — Говоря это, он потянул за шнур звонка и, не дожидаясь, пока появятся горничные, вышел из комнаты.

В комнате было очень темно и тихо, и Леона поймала себя на том, что снова лежит, настороженно вслушиваясь в эту тишину, как это часто бывало с тех пор, как она поселилась в замке.

Часы, которые пролетели с того времени, как она легла в постель, были наполнены мучительной внутренней борьбой, совершенно истощившей ее силы, и каким-то ужасным, непонятным образом изменившей само ее существо.

С одной стороны, все в ней рвалось и стонало, оплакивая ее неправедную, обманутую любовь к лорду Страткерну; в то же время она содрогалась от ужаса и отвращения при мысли о жалком, слабоумном создании, которое герцог вынужден был называть своим сыном и которое он предназначал ей в мужья.

Мама объясняла, что таких людей надо жалеть.

— Мало кто из людей понимает, что значит умственное расстройство, немногие осознают, что это болезнь, причиняющая человеку такие же страдания, как и любая другая, — нередко говорила она дочери. — В Лондоне сумасшедших держат под замком и обращаются с ними, как с преступниками. В сельской местности, если они не буйствуют и не причиняют никому вреда, им разрешают свободно бродить, где им только заблагорассудится. Однако до сих пор еще ничего не делается, чтобы помочь им, и никто даже и не пытается вникнуть в их проблемы.

«Однако герцог попытался, он сделал все возможное», — напомнила себе Леона.

Все эти многочисленные доктора, с которыми он советовался по поводу своего сына, все разнообразные лечебные процедуры, которым тот подвергался, не смогли вернуть маркизу его утраченного рассудка.

Трудно понять, как могло произойти такое наложение в природе, отчего развитие его мозга задержалось и не пошло обычным путем, однако это было фактом, и с этим ничего нельзя было поделать! От одной только мысли о том, что ей предстоит стать женой такого человека, девушке становилось дурно.