Она подошла к двери и остановилась, ухватившись рукой за косяк, как будто боялась упасть. Но молчала.

— С тобой, — продолжал он, — учитывая твою зрелость и нашу общую потерю, я могу надеяться, что брак будет приемлем. Не уверен, что это будет так, женись я на девушке, которая грезит о первой любви и нежных чувствах.

Она не отвечала.

Сколько еще он собирается ее мучить, напоминая вновь и вновь о ее потерянных мечтах и упущенных годах, вертелось у нее в голове.

А Кэл вспоминал, как десять лет назад она дала слово ждать Дана. И она ждала. Была верна клятве, которую дала в тот далекий день в 1799-м, когда он предпринял неуклюжую попытку отговорить ее не обручаться с Даном, не делать ошибки. Что ж, его опасения были не напрасны и подтверждены прошедшими годами.

Дану давно следовало вернуться и жениться на Софии, если уж он не хотел рисковать ее здоровьем, увозя в Индию. У нее были бы положение в обществе, состояние, может быть, дети, даже если бы он приехал домой на время, а такая возможность существовала. Значит, не было глубокого чувства. У Дана было одно желание — как можно дольше сохранить свою свободу, и полное отсутствие чувства ответственности за кого бы то ни было, кроме брата. Кэл мог заставить его вернуться и выполнить долг перед невестой, но не сделал этого, потому что тоже был эгоистом, не хотел делить брата с женой и детьми.

Он женится на Софии, если она примет его предложение, потому что это будет правильным и честным поступком. Но он не станет утешать ее, собирать осколки ее разбитых мечтаний — слишком жива еще его собственная боль от потери брата.

В любом случае сама жизнь подсказывает необходимость жениться. На нем лежит ответственность за два наследных владения, пока они находятся под опекой. Но женитьба требует обязательных процедур, которые заранее вызывают у него тоску: придется ухаживать, выполнять все светские формальности, притворяться и объясняться в любви.

С Софией все легче и проще, и это сразу решит и его, и ее проблемы.

Было бы намного легче, окажись он способным на эмоции, но они его покинули, оставив темный провал в душе, образовавшийся от непрерывных страданий и сожалений. Он утратил способность к сопереживанию и сочувствию. Впрочем, он может понять боль своего брата, Уилла, но не Софии. В остальном же он вернулся к жизни: много работал и добился определенных успехов, ум его оставался острым, ожили прежние амбиции. Он уже планировал будущее, с удовольствием проводил время в обществе друзей и коллег, с аппетитом ел, следил за собой, собирался создать свой собственный семейный очаг, оставив в прошлом холостяцкие утехи.

София все еще стояла у двери, и вдруг солнце позолотило ее волосы, и сквозь тонкую ткань платья проступили очертания ее фигуры. Потом она обернулась, и в ее взгляде он увидел неуверенность и настороженность, которой раньше не было. И вдруг неожиданно его охватило желание, кровь зашумела в ушах.

— Ну как, София? — Он приблизился к ней, подол ее юбки коснулся его ботинок. — Назначим дату?

— Мистер Чаттертон, Каллум, я не могу выйти за тебя.

Она не стала вдаваться в пространные объяснения, обошлась этой короткой фразой. Не стала говорить о том, что у него не должно быть никакого чувства долга перед братом. Ведь она не любила Дана и испытывала сейчас глубокое чувство вины и стыда за тот необдуманный поступок в юности. Дан тоже не любил ее, хотя, как джентльмен, не мог первый разорвать помолвку, а она чего-то ждала, тянула время и не рискнула объясниться.

— Я понимаю твои чувства к Даниэлю, они делают тебе честь, но мешают принять решение. — Каллум говорил деловым тоном, как будто обсуждал цены на чай. — И все же я стану тебе хорошим мужем, поверь. Я уже решил, что остаюсь в Англии, тебе не придется жить в нездоровом климате или терпеть долгие расставания.