Мне хотелось, чтобы он дал сдачи и показал всем Энтони Фанелли в этом мире, что его не возьмешь испугом, как это было всегда раньше.
– Да, стал! Когда он приблизился ко мне, я с размаху вмазал ему под подбородок.
– Здорово! Молодец! – Я не смог усидеть на стуле. Мне хотелось увидеть, как Фанелли падает, побежденный. Потрясенный тем, что мир больше не принадлежит ему и уходит от него на всю жизнь.
Майкл вздохнул:
– Но на этот раз получилось не так сильно, потому что я испугался. Он два раза ударил меня справа и слева, и я упал. А он, пытаясь ударить меня еще, промахнулся и тоже не удержался на ногах… Но тут случилась удивительная вещь, Инграм. Я обхватил его голову и сжал со всей силы! У меня всегда были очень сильные руки, и Фанелли вдруг оказался в моем захвате совершенно беспомощным. Но что дальше? Что мне оставалось делать? Если бы я отпустил его, он бы поднялся и снова начал меня колотить. Возможно, если его держать достаточно крепко, он сдастся или потеряет сознание. Знаешь, как в профессиональной борьбе. Так что я просто продолжал его держать. Это было безумие – в пяти футах от экзаменационного помещения, ведь в любую минуту мог выйти кто-нибудь из учителей, но эта схватка заключала в себе какую-то карму, и мы должны были провести ее, несмотря ни на что.
– И что было дальше?
– Он ударил меня в промежность! Так сильно, что ты не представляешь. Тогда дрались грязно, но такой удар был табу. Так не делал никто и никогда. Но, наверное, Фанелли был в отчаянном положении и больше ничего не мог придумать… Никогда в жизни я не испытывал такой боли. Наверное, я вырубился на несколько секунд, потому что, когда пришел в себя, он был на мне и коленями придавил мои руки к полу. Первое, что вспоминается, – это он наверху и смазанные очертания его кулака, опускающегося на меня как бы даже медленным движением. Пожалуй, я и не почувствовал, как он опустился на мой рот. Но помню, как хлынула кровь и залила белую рубашку. «Говнюк! Жирный говнюк!» – приговаривал Фанелли, снова и снова опуская кулак – бац! бац! бац!.. Наконец кто-то оттащил его, и через минуту-две мы все пошли на экзамен! Представляешь? Я прижимал ко рту носовой платок, пытаясь остановить кровь, но бесполезно… Я сел на свое место и увидел экзаменационный билет, лежащий на парте текстом вниз. Помнишь? Помнишь, как инспектор говорил: не переворачивать билет, пока не будет велено? Старое доброе время… И вот, пока я сидел, глядя перед собой, кровь начала капать – кап! кап! кап! Прямо на билет. Я посмотрел на платок и увидел сплошной кровавый сгусток. Но ничего не мог поделать, а только повернул его стороной посуше и снова приложил ко рту. Нам велели начинать. Следующие несколько минут я провел, стараясь сосредоточиться. И начал чувствовать боль. Мне приходилось постоянно поворачивать платок местом посуше. Кап, кап, кап… Я был так занят всем этим, что не обратил внимания, когда рядом со мной кто-то сел. «Эй, что с тобой?» Это был Клинтон, который решил на пятнадцать минут опоздать к экзамену. «Ерунда», – отмахнулся я, словно ничего важного не произошло. Но отмахнулся я носовым платком, а он был таким мокрым, что кровь с него капнула на парту перед Клинтоном. И знаешь что? Я испугался. Я знал, что мне он ничего не сделает, Инграм, но я испугался. Сзади сидел Алан Пико, и он сказал: «Они с Энтони подрались, и Фанелли дал ему по яйцам». Клинтон расспросил Пико, как началась драка, и узнал про вешалку, про захват головы, про удар в промежность, про удар по зубам – все шепотом: шу-шу-шу. «По яйцам? Он ударил тебя по яйцам?» Последнее слово Клинтон прокричал, и все в столовой подняли головы… А я опустил голову. Я был вне этого. И ничего не сказал. «Фанелли, ты, дерьмо вонючее! Ты ударил его по яйцам!» В следующее мгновение он вскочил со своего стула. |