Но купюры вдруг после спуска все выскакивали вверх, и, мокрые, сами складывались в стопки. И он не знал, брать их или нет. Брезгливо протягивал к ним руки и тут же опускал…
И этот сон ничем не кончился… Открытый финал… Или все окончания будут потом позже в жизни?.. Жуть фиолетовая…
Третий сон окончательно поверг Михаила в безысходное уныние.
Снилось, что поздно вечером в квартиру без звонка вошла Софья Алексанна в своем излюбленном красном платье. Софья — значит мудрая. Плюс к этому красотка. Как она появилась здесь, если дверь была закрыта?..
— Как вы вошли? — изумился Михаил. — Это нечто…
— Ах, ты не рад мне?! — внезапно возмутилась училка. — Тогда я тебя накажу! Забрать диваны!
И какие-то парни, явившиеся за ней следом, моментально вынесли все диваны из квартиры.
Ошарашенный Михаил огляделся: Наталья безропотно улеглась спать на полу, Алина — на раскладушке.
Озверевший Михаил бросился следом за Софьей:
— Вы что себе позволяете?!
И вдруг попал в какой-то дым от пожарища, туманно-белый, навязчивый… Потянуло гарью… Руки и ноги отказались повиноваться…
— Я тебя накажу! — пронзительно заголосила Софья Алексанна.
За что?.. — попытался спросить Михаил, но вместо слов из горла вырвалось сипение…
Позвонила тетя Бела. Голос у нее был подавленный, и Михаил сразу вспомнил ее, такую, какой она стала в последнее время: ссутулившуюся, согнувшуюся под грузом лет и несчастий, с очень плохими зубами. Она стыдилась их и поэтому стеснялась улыбаться.
Каховский давно обратил внимание, что в России у большинства плохие зубы и протезы — нет денег на хороших дантистов. Поэтому улыбки у всех стиснутые, скованные. Не то что за рубежом или у телевизионщиков — там сияют во все тридцать два.
— Мишенька, я пыталась получить субсидию на оплату коммунальных услуг, — грустно стала жаловаться тетя. — Очень дорого платить за квартиру, а я ведь пенсионерка… Но мне отказали, потому что я не получаю лужковскую надбавку к пенсии, стало быть, считаюсь работающей…
— Милое дело… А почему вы ее не получаете? — удивился Михаил.
— Но я же подрабатываю редактором, и от этого моего заработка переводятся деньги в Пенсионный фонд, — объяснила тетя.
После смерти дяди Наума тетя вспомнила о своей почти забытой специальности филолога и начала редактировать рукописи на дому. Издательства работали на всю катушку, выкидывая каждый месяц на прилавки тысячи детективов и боевиков, поэтому для тети работы хватало. Платили ей скупо — двести пятьдесят рублей за авторский лист, то есть за сорок тысяч знаков или иначе за двадцать две страницы текста. Квартиранты тоже часто задерживали плату на несколько месяцев.
— Это же копейки! — возмутился Миша. — А на нашу пенсию нельзя не только жить, на нее нельзя даже умереть — не хватит на похороны.
Тетя вздохнула:
— Но субсидии мне не дали все равно… А сколько я очередей отстояла, сколько бумаг взяла… Все пишут без конца про режим одного окна… Где оно есть, это одно окно, покажите мне его!
— Тетя Бела, да перестаньте! — не выдержал Михаил. — Плюньте вы на эти их субсидии! Подумаешь, деньги! Жалкие подачки, чтобы людям не сразу умереть с голоду, а растянуть это удовольствие на несколько лет. Жуть фиолетовая! Я буду вам давать каждый месяц столько денег, сколько нужно.
— А другим кто будет давать? — резонно спросила тетя. — Тем, у кого нет таких племянников? Нет, Мишенька, спасибо тебе большое, но я хочу жить самостоятельно. |