– Говорите, но быстро, а то пора садиться за стол и мы не должны заставлять ждать господина де Кастерака, который не сводит с нас с вами, Семилан, своего инквизиторского взгляда.

– Вот о господине де Кастераке мы как раз и говорили.

– В самом деле?

– Да, потому что сделали одно очень важное открытие.

– Что еще за открытие?

– Наш господин Гонтран любит мадам де Сентак?

– Кастерак? – воскликнул саиль голосом, больше похожим на звериный рык.

– Да, он.

– Тогда одному из нас не избежать большой беды.

– Помилуйте! Вы опять приревновали к другому человеку жену, которую никогда не любили. Будьте вы мужчиной и воспользуйтесь этой неожиданной для нас ситуацией.

– На что это вы намекаете?

– На то, что это дело теперь не будет составлять никакого труда.

– Как это?

– У нас есть все основания полагать, что влюбленные пока не сказали друг другу ничего такого, поэтому даже самый суровый судья не может ничего вменить им в вину. Но рано или поздно наступит вечер, когда их сердца заговорят. Я каждый день буду оставлять их одних, в то время как вы – пристально за ними следить.

– Идея, надо признать, замечательная.

– Стоит господину де Кастераку один-единственный раз забыться и упасть перед вашей женой на колени, этого будет достаточно, чтобы вы разрешили эту ситуацию с помощью пистолета.

«Да и потом, мне так нравится больше, – подумал про себя Семилан. – Ведь господин де Сентак вполне мог пойти на сознательную ошибку и не только убить жену, но и укокошить вместе с ней меня, тем самым найдя весьма ловкий способ заплатить мне пять миллионов».

– Да вам цены нет, Самазан, – сказал Сентак, который был не прочь отомстить Кастераку.

Когда разговор был закончен, заговорщики направились в салон.

Как только Сентак и Самазан переступили порог, камердинер объявил:

– Кушать подано.

После чего все уселись за стол и Сентаку все время, пока длился ужин, было безумно весело. Таким его еще никто никогда не видел.

Судите сами: уже завтра его жена должна была унаследовать все имущество Давида, а самое большее через восемь дней он и сам намеревался вступить в права наследства.

Эту радостную картину омрачало лишь одно – необходимость выплатить Семилану пять миллионов. Но приступ жадности, охвативший саиля, вскоре прошел и он тут же вновь обрел былую веселость.

Пока происходили эти и готовились другие события, еще более важные и значимые, как мы только что видели, Жан-Мари и Кадишон находились в тюрьме.

Как и говорил Кастерак, судьба гренадера была предрешена, а все пути к отступлению отрезаны. Но поскольку шел суд над его женой, казнь Кадевиля, считавшегося сообщником Кадишон, отложили – наивная, хотя и необходимая формальность.

Силы Жана-Мари были на исходе. Он больше не пытался сопротивляться. После ареста он впал в состояние невыразимого уныния.

Жена попыталась было его приободрить, но тщетно.

– Будь ты мужчиной, не падай духом, – сказала она ему.

– Нет, – ответил он, – я больше не могу.

– Еще одно, последнее усилие.

– Бедная моя Кадишон! Я сражен, я сдаюсь.

– Откуда тебе знать – может, тебя опять спасут?

– Мне все равно. Я дошел до предела в своем отчаянии. Два года я боролся, подвергался опасности и вот снова оказался в кошмарном заточении. Мне что же, опять начинать защищать свою жизнь? Она того не стоит.

– Не говори так.