Правда, спустя час после его ухода парень в свою очередь был выставлен за дверь, и мне выпало убаюкивать ее добрую часть ночи. Она плакала, рассказывала мне об умершей матери и о своем детстве, говорила, что Жанна пропала для нее навсегда, что она не хочет больше слышать ни о ней, ни о ком другом, — когда-нибудь я тоже увижу, «к чему все это ведет». Снотворное.

В последующие дни ее хотели видеть многие. Ее жалели. Ее повсюду приглашали. Она вела себя благоразумно и с достоинством несла миллиарды, которые оставила ей Рафферми. Она переехала на улицу Курсель, как только там стало возможно жить, даже не дожидаясь окончания ремонта.

Как-то раз днем, когда я была одна в нашем новом доме, мне пришла телеграмма от Жанны. В ней было только ее имя и номер телефона во Флоренции, больше ничего. Я тотчас позвонила. Первым делом она сказала, что это верх глупости — звонить от Мики, потом — что пора отдалить Франсуа. Мне надлежало, сделав вид, будто у меня внезапно возникли подозрения, посоветовать Мики проверить смету ремонта особняка и разобраться во взаимоотношениях ее любовника с ее поставщиками. И позвонить Жанне снова через неделю — по тому же номеру и в тот же час, но уж на сей раз с почты.

На следующий же день Мики провела маленькое расследование, повидалась с поставщиками и, как она и предполагала, не обнаружила в счетах никаких завышений. Я не могла понять, что у Жанны на уме. Было очевидно, что Франсуа целит куда выше, чем на какие-то там комиссионные за мебель или краску, так что ему вряд ли пришло бы в голову обманывать Мики так грубо.

Что дело не в этом, я поняла, оказавшись очевидцем бури, которую пришлось выдержать Франсуа по нашему возвращении. Всем занимался он лично. Копии сметы и счетов были отправлены во Флоренцию даже раньше, чем Мики заговорила о своих планах. Франсуа оправдывался как мог: он-де работает у Шанса, так что нет ничего удивительного в том, что он вел переписку с Рафферми. Мики обозвала его блюдолизом, стукачом, охотником за приданым и выставила его за дверь.

Назавтра она наверняка призвала бы его снова, но теперь я уже знала, чего хочет Жанна, и мне оставалось лишь продолжить начатое ею. Мики поехала к Шансу, который был не в курсе. Она позвонила во Флоренцию одному из помощников Рафферми, узнала, что Франсуа в надежде снискать благоволение крестной Мидоля держал ее в курсе всего. Самое комичное в этой истории — это то, что он тоже возвращал ей ее чеки.

Я позвонила Жанне, как было уговорено. Был конец мая. В Париже стояла прекрасная погода, на Юге — еще лучше. Жанна сказала, чтобы я умаслила Мики, как я это умею делать, и упросила ее съездить туда со мной. У Рафферми была вилла на берегу моря, в местечке под названием мыс Кадэ. Там-то мы и встретимся, когда настанет время.

— Настанет время для чего?

— Повесь трубку, — сказала Жанна. — Я сделаю все, чтобы помочь тебе ее уговорить. Твое дело — быть с нею поласковей, а думать за нас обеих предоставь мне. Позвони мне через неделю. Надеюсь, вы уже будете на чемоданах.

— Завещание огласили? Есть какие-то неувязки? Я бы хотела знать…

— Повесь трубку, — повторила Жанна. — Достала.

Десять дней спустя, в начале июня, мы с Мики прибыли на мыс Кадэ. Всю ночь мы проехали в ее автомобильчике, набитом чемоданами. Утром Иветта, женщина из местных, знавшая Мюрно, как она ее называла, отворила нам виллу.

Там было просторно, солнечно, воздух был напоен ароматом сосен. Мы спустились искупаться к пустынному галечному пляжу у подножия высокого мыса, на котором стояла вилла.